Короли и Звездочеты
Шрифт:
– Видел! Вы Теплакова можете спросить, и Сытягина, и Анну Никаноровну, и других - они все его видели…
Лукин как-то хитро прищурился, потер переносицу, и Сашка догадался, о чем его сейчас спросят. И сам поспешил озвучить приблизительный ход рассуждений:
– А раз все его видели… то, выходит, дракон был настоящий?
Повисла нехорошая, полная тревожных размышлений пауза. Лукин принялся, в который уже раз, поправлять шахматные фигуры, и Саша автоматически сделал то же самое, вернув точно на середину клетки пешку-»шута» и пешку-»менестреля». Казалось, «шут» - фигурка изображала тощего мужчину с перекошенным хитрой усмешкой лицом, потрясающего погремушкой, - подмигивает
– Ну, если брать конкретно Теплакова, - Лукин задумчиво рассматривал коня-»кентавра».
– То он обладает редким, но чрезвычайно важным для ученого Даром - он потрясающе доказывает любые теории, даже если они абсолютно завирательны и неестественны. Жаль, что вы не слышали, какую речь он толкнул в защиту своего эксперимента по социоэкологоизоляции прошлым летом. Я-то, грешным делом, думал, что вся эта бодяга по пребыванию в замкнутой экологической системе ограниченным социальным контингентом нужна Теплакову, Поспелову и Аладьину для того, чтобы вдоволь наиграться в преферанс и сбежать от своих дражайших половин. А, послушав доклад Юрия Андреевича, был вынужден изменить свое мнение: это была прямо-таки поэма, ода будущим космическим полетам и подводным городам… Даже я, уж на что человек предубежденный и трезвомыслящий, ощутил желание идти и срочно спасать белых акул на побережье Австралии, которые будут охотиться на кашалотов, которые, в свою очередь, готовятся атаковать плотины, защищающие Марианскую впадину и спрятанные на ней колонии пришельцев от излишнего подтопления. Его развивающийся алкоголизм, если рассуждать с научной точки зрения, абсолютно типичен и малоинтересен, но вместе два указанных качества делают Теплакова крайне ненадежным свидетелем, если вы по-прежнему настаиваете на том, что он может подтвердить ваши слова. Кстати, я задержался именно из-за того, что беседовал с Юрием Андреевичем - и он очень подробно рассказал мне, как ваш черно-белый питомец, оказывается, добрался до припасов их «экспедиции». Как долгих четыре недели они с коллегами питались одной тушенкой и остатками картофельных клубней, припасенных до будущего урожая, как, в отчаянии и муках голода, он совершенно непонятным образом проснулся у холодильника Монфиева… Раз уж об этом зашла речь, то по его версии, Юрий Андреевич был разбужен странным научным вьюношем в белом халате, с деревянной линейкой и бешенством в очкастых глазах. А потом, спасаясь от юноши, который был пьян и потому пытался нашего несчастного Юрия Андреевича избить сборником шахматных этюдов, он залез на какую-то железную арматуру, потом его шибануло током, и больше он ничего не помнит.
– Наглая ложь!
– возмутился Саша.
– Самое обидное, - согласился Лукин, - что мне, чего доброго, придется удостоверить его временную физическую недееспособность, а значит, выписать больничный, который, без сомнения, будет одним из доказательств необходимости продлить эксперимент по социоэкологоизоляции на неопределенный срок… Саша, послушайте совет человека, который старше вас на сорок с лишним лет - не пейте с Теплаковым. У вас печени не хватит, - заботливо попросил Лукин.
– А Сытягин?
– поразмыслив над словами доктора, спросил Саша.
– У него другая отмазка: репетировал спасение заложников. Увлекся, вошел во вкус, упал, ничего не помнит.
– И вы этому верите?
– возмутился борзой фантазии охранника Глюнов.
– Приходится, - пожал борцовскими плечами психиатр.
– Я уже три с лишним года наслаждаюсь тем, как лихо Догонюзайца придумывает своим коллегам оправдания на половину случаев жизни. Самое главное - этот классический финал: «упал, ничего не помню». На мое счастье, Догонюзайца плохо знаком с фармакологией, и не знает, какие существуют препараты для лечения разных форм амнезии, а то действительно начал бы бить коллег по головам, чтоб симуляция казалась достоверней.
– А Петренко что говорит? Что помогала Сытягину в его эксперименте и изображала заложницу?
– Не-еет, как вы могли такое про Анечку подумать! Скажи она, что Сытягин ее связывал, надевал наручники и требовал запретного, Монфиев устроит ей сцену ревности. Он для пущей убедительности два года назад специально у Курезадова кинжал купил. Красивый, кстати сказать, кинжал - рукоятка с камушками, ножны с гравировкой, лезвие такое все изогнутое, как язык пламени. У Петренко оправдания простые до идиотизма: услышала шум, побежала протоколировать.
– И что?
– не понял Саша.
– И всё, - развел руками Лукин.
– Протокол прилагается. Если хотите, можете попробовать расшифровать Анечкину, с позволения сказать, стенограмму.
Версия, что дракон существовал на самом деле, разваливалась на глазах. В отчаянии Саша возопил, что же говорит тетя Люда, неужели она тоже…Да ведь этого дракона полсотни человек должны были видеть! Они же все на плац выскочили, на фиговину эту физическую, которая искрить пошла да ветер нагонять, рты от удивления разинули…
– У Людмилы Ивановны самый настоящий гипертонический криз, - объяснил Евгений Аристархович, - и вокруг меня Ноздрянин, Серов и Догонюзайца хороводом бегают, чтобы я прописал ей что-нибудь укрепляющего, а то они боятся помереть с голоду… А кроме шуток - все действительно видели сияние вокруг металлического каркаса, и ветер почувствовали…
– А потом? Они должны были увидеть, как дракон на нас огнем плюется!
– Увы, Саша. Все наперебой рассказывают, как конструкция, смонтированная по личному проекту академика Сабунина, коротнула и вспыхнула, - Лукин помолчал. Потом добавил с непонятым нажимом в голосе.
– И также дружно все восхищаются вами, Саша - ведь не выключи вы этот прибор, кто знает, к каким последствиям привело бы несчастное короткое замыкание.
– Вы шутите, - пробормотал Глюнов.
– Вы просто смеетесь надо мной…
И он принялся переставлять золотистые фигуры армии Короля, чтоб успокоить расшатанные нервы. Сейчас Саша заметил, что пешки «меняла» и «купец» донельзя похожи на Курезадова - только резчик создавал фигурку «менялы», взяв за образец Курезадова, отдающего деньги, а значит, кислого, унылого и печального; а фигурку «купца» ваял с Курезадова, чующего прибыль. И лицо деревянного человечка было счастливое, довольное и лоснящееся. Два охотника застыли в разных позах - один целился, выпрямившись во весь рост, другой будто присел, прячась за деревом; два кузнеца несли тяжелые молоты на плечах… Пробежавшись по рядам пешек, но так и не найдя фигурки, которая была бы похожа на него самого, Глюнов решился задать другой вопрос, от ответа на который заранее сводило зубы мифической болью:
– Выходит, я сумасшедший, Евгений Аристархович?
– Ну-у… - протянул Лукин, откидываясь на спинку кресла, пристраивая руки на подлокотники, - Можно, конечно, рассуждать о том, что, во-первых, вы абсолютно не знакомы ни с психиатрической терминологией, ни с клиническими проявлениями сумасшествия. Ваше нарушение я бы охарактеризовал как острую невротическую реакцию, вызванную пережитым стрессом. Это не сумасшествие, это всего лишь специфическая фантазия, возникшая как защитная реакция и оберегающее ваше внутреннее Я от сверхсильных переживаний извне.
– Спасибо, - выдохнул обрадовавшийся Саша.
– Но разновидность и содержание вашей фантазии заставляют задуматься, насколько глубокие корни пустила ваша неуверенность в себе и заниженная самооценка. Это будет пунктом «во-вторых» в нашей увлекательной дискуссии. Знаете, если позволите использовать для истолкования вашей сегодняшней фантазии тот материал, который мы сумели накопить за предыдущие сорок встреч… Давайте поговорим о том, почему вы, Саша, уверены, что видели именно дракона, а не, скажем, кентавра или многоголовую гидру.