Короли побежденных

Первушина Елена Владимировна

— «Отчего ты медлишь, сын Огня? Отчего ты медлишь, когда мой Дом в запустении?»

— И кто же говорил с ним?

Урок заучен давно, и я отвечаю как по писаному:

— Его сердце.

Развлекайся, развлекайся, Наставник. Вот он я, весь беззащитный, ешь меня с потрохами.

— Да, так говорят и пишут. Но я полагаю, что сердце сказало ему вот что: «Отчего ты прячешься, словно дикий зверь? Ты думаешь, над тобой будут смеяться оттого, что ты бросил меч? Неужели ты, рыцарь, боишься насмешек? Неужели не видишь, сколько еще работы для тебя в этом мире? Неужели из-за твоего страха вся назначенная тебе работа не будет сделана?»

— И ты считаешь, что я тоже боюсь?

— Точно так же, как и я, когда пришел в Рувею. Не боятся лишь те, чье сердце мертво. Всегда

страшно переступить из детства в юность и решить — вот это для тебя, а это никогда твоим не будет. Но Эвмен переступил через свой страх и стал свободен. Он шел по земле и строил Храмы. Он служил Огню каждое мгновенье своей жизни, и весь мир служил ему. Когда он просил птиц петь потише и не мешать его беседе с друзьями, птицы смолкали. И самые знатные, богатые и могущественные люди приходили к нему, нищему и бездомному, чтобы он избавил их от страданий. И когда он встретился с Лауром Законодателем, тот сказал: «Я видел тебя во сне. Ты поддерживал плечом Храм моей Республики». Понимаешь, от какой судьбы ты пытаешься убежать? Ты щедро одарен от рождения, обидно будет, если еще одну неглупую голову снесет мечом какой-нибудь тардский бандит. Поверь, не только Люди Меча, но и мы, ученики Эвмена, Люди Камня и Слова, тоже воины. Правда, битвы наши не всем видны, но противник наш часто более могуч, чем смертные люди. Это тьма, тщета и небытие в человеческих сердцах. И победа в наших битвах достойней всех прочих. И награда выше.

Ну что ж, он считает, что окружение завершено. Только, как говаривал мой тезка Ражден, «не подобает более слабой стороне обходить с обоих флангов». Вот сейчас и проверим, у кого из нас больше слов в глотке. Сам же пичкал меня Увещеваниями. Я же не виноват, что читал внимательно.

— Прости, но мне все это кажется чудным. Ты взращиваешь цветники красноречия потому лишь, что мой отец сделал меня на три года позже, чем брата. При чем тут свет, ясность и высшая мудрость?

— Просто, если ты не хочешь потерять свет Извечного Огня, ты должен идти по предназначенному тебе пути.

— Я и иду. Сижу здесь, говорю с тобой — все время иду, по воле или нет. Но в свободное от походов время могу я заниматься чем хочу? И разве ты знаешь, какова она, моя дорога? А если знаешь, то откуда? Может, я попросту слишком слаб для ваших незримых битв?

Рувен хмурится:

— Ладно, не заносись. Ты прекрасно знаешь, что сильнее меня, да и всех нас вместе взятых. Не заставляй меня снова это говорить.

Я смущаюсь:

— Благодарю за добрые слова, Наставник. Но все же это не ответ. Откуда тебе известна моя судьба? Ты гадал по куриной печени в полночь на перекрестке? Мне почему-то кажется, что Огонь моего сердца сам позаботится о том, чтоб я не сбился с пути.

Рувен качает головой и хлопает ладонью по столу.

— Ладно, мы друг друга поняли. Будем считать назидательную часть законченной. Как насчет пары страниц из Осады Рувеи?

Наверное, я мог торжествовать победу, но что толку? Толку что? Отцовского добра на двоих не хватит. Старший брат не виноват, что родился раньше, а значит, мне предстоит строить Храмы и проповедовать, как Эвмену, сколько бы я ни выкобенивался.

* * *

Тень от маленькой статуи Лаура сдвинулась и удлинилась на два пальца, когда мы услышали громкий топот на лестнице и отчаянный крик:

— Господин Ражден! Молодой господин! Беда!

Я вскочил из-за стола, рывком распахнул дверь, и в комнату ввалился наш кастелян. Если не ошибаюсь, он тоже с утра ездил в Тарос, выбирал полотно для матушкиного вышивания.

— Что случилось? — спросил я строго. — Тебя ограбили?

— Беда, господин Ражден! Братец ваш, там, в реке… Бегите скорее!

Я обернулся, увидел побелевшее лицо Рувена и бросился вниз по ступенькам.

Лишь Тьме и Огню известно, что заставило моего брата поскакать не в объезд, через мост, а напрямик, там, где летом был брод. Когда мы, поминутно поскальзываясь, добежали до реки, стало ясно, что все уже кончено. На самой стремнине сновала чья-то безрассудно-смелая лодчонка, остальные наши люди столпились на берегу, ждали. Лошадь брата

бродила по берегу, косила испуганным глазом, взбрыкивала, едва кто-то делал шаг в ее сторону. Я хотел послать кого-нибудь домой, но, взглянув на лица, понял, что никто не решится.

Наконец багор зацепился за что-то на дне (тут и в самом деле неглубоко), и брата выволокли на берег. Его положили прямо на грязный снег, ему уже было все равно. Люди попадали на колени. Мне очень не хотелось подходить ближе, но я все же подошел. Тоже опустился на колени перед братом, расстегнул пряжку плаща, освободил шею и руки, наклонился, приложил ухо к груди. Разумеется, тишина.

Впервые я своими глазами увидел, что такое Огонь сердца. Сейчас, когда он ушел в Сердцевину Мира, здесь, на берегу, лежал уже не мой брат, а холодная и мокрая глиняная кукла.

Я поднялся на ноги и приказал:

— Ты пойдешь ловить лошадь. Вы, четверо, возьмитесь за края плаща и несите его в Храм. Я иду домой.

Мне казалось, что в голове прыгают и кривляются, словно безобразные карлики, мои же собственные слова: «Огонь моего сердца сам позаботится о том, чтобы я не сбился с пути».

Глава 2

Я стою коленопреклоненный перед отцом. Он в замешательстве проводит рукой по редеющим волосам, поглаживает живот и с тревогой поглядывает то на меня, то на образ Хестау — Той, Что Держит Светоч В Сердцевине Миров.

У отца никак не уложится в голове, что его единственный сын и наследник по воле Закоиоговорителя и Совета Лучших Тароса уезжает сегодня на север воевать с тардскими бандами. Хорошо еще, он не знает, что это Рувен, использовав все свои связи, устроил для меня эту поездку, а также, что я сам просил Наставника об этом. Но и без того новость нелегко переварить, и слова благословения не идут у отца с языка. Мы с Хестау терпеливо ждем.

Со дня смерти моего брата прошло три года. И хотя я стал законным наследником наших земель, Огонь моего сердца советовал мне пока не лезть слишком глубоко в дела хозяйства. Так что большую часть времени я проводил все там же, на заднем дворе, уже открыто истязая копьем и мечом соломенные чучела. Отец, кажется, впервые заметив, что у него есть второй сын, поражался моим быстрым успехам, а я потихоньку прыскал в кулак (усы пока не отросли). Да и вообще я неожиданно для всех оказался примерным юношей благородных кровей: не выпадал из седла даже будучи мертвецки пьяным, не путал фигуры в танцах, не выигрывал слишком много в карты, был любезен с дамами от восьми до восьмидесяти лет. Держать настоящую охоту нам было не по карману, но соседи нас частенько приглашали. Мне и тут удавалось никому не уступить, не раз я пил кровь из перерезанной шеи оленя, пара кабаньих душ прокляла перед смертью мою рогатину, матушка и сестра щеголяли зимой в рысьих воротниках. Но чаще я сбегал в лес просто так, поваляться на траве, подумать о жизни. Рувен, сколько я его ни донимал, так и не согласился показать мне, как играют на Урагане, а потому ему и всем назло я съездил в Тарос, приобрел там скрипочку и пиликал на ней в лесной глуши. Не знаю как кому, но на комаров моя игра, несомненно, производила впечатление — их сразу становилось раза в два меньше. Когда надоедало терзать пальцы, я натягивал между двумя деревьями невысоко над землей канат и пытался по нему пройти. Или учился жонглировать шишками (дальше двух не пошло).

Обиняком я узнавал у Рувена, можно ли служителю Меча заниматься в часы досуга подобной белибердой, и он ответил, что можно, если никто не узнает. Никто, разумеется, ничего и не знал.

Отца моего тревожило другое. Попьянствовав два-три раза с соседями (мне нужно было доказать, что я могу залить глаза не хуже их), я потом уже не брал в рот ничего крепче светлого пива. Хуже того, за мной не водилось никаких любовных шашней. Словом, если раньше всех раздражало то, как я рвался в Меченосцы, то теперь отец находил мое поведение для Меченосца не совсем подобающим. Рувен объяснял, что я дал обеты, будучи устрашен судьбою брата, которого погубили выпивка и женщина. На самом деле мне просто было интересно, долго ли я смогу выдержать.