Короли рая

Нелл Ричард

Принадлежал этот зал еще деду Бирмуна, который выиграл оный в бою у другого мужчины, а затем сумел мирно передать своему сыну.

Изнутри донеслись голоса, и Бирмун покачнулся под тяжестью воспоминаний. Тут даже пахнет, как раньше, подумал он, закрывая глаза, когда знакомый ветер швырнул в него мягкие волны побуревших, влажных от дождя еловых иголок. Осквернять все это посредством насилия казалось неправильным и неестественным. Он разрушит мирную сцену грубыми словами и кровью, и, возможно, для кого-то из детей это станет

первым воспоминанием.

Я все еще могу повернуть назад. Покинуть это место и зарыть свой меч, и никто даже не узнает.

Бирмун сглотнул и задался вопросом, какой из голосов принадлежит убийце его отца; задался вопросом, сколько сыновей, игравших снаружи, могли бы принадлежать его братьям, если бы те выжили… Он зашагал к очагу – тот разожгли, хотя вечер был не холодным.

Мой отец приберег бы дрова, подумал он, и приблизил бы своих вассалов для согрева.

Он встал у входа и посмотрел на толпу. Мужчины расположились кольцом, а вождь Сурэн и его близнец – на возвышении в конце зала. Все они были вооружены, в чистых выстиранных куртках, с подстриженными бородами или бритые. Их подруги сидели в креслах вдоль стен, с уложенными либо подвязанными волосами и в одинаковых красных платьях.

Первая дуэль молодого парня, догадался Бирмун. Он посмотрел на юношу, сидящего на почетном месте рядом с вождем, с перевязанными окровавленной тканью головой и предплечьем. Воины постарше похлопывали его по спине, смеясь и, возможно, рассказывая истории о собственных испытаниях, а бледный мальчуган кивал, безуспешно притворяясь, что не ранен и ему не больно.

Бирмун изучал лица, мерцающие в свете очага, и наконец с трудом перевел взгляд на кресло, где, как он знал, восседала его мать.

Ее платье плотно облегало сильное, здоровое тело, а глаза искрились, когда она смотрела на юношу. Ее волосы и лицо были вымазаны красной краской, а ее дочери и другие мамаши подались ближе, словно соперничая за то, чтобы разделить с нею момент славы.

Этому мальчику не больше двенадцати.

Бирмун смотрел на него и пытался увидеть лица своих братьев, но не смог. Он почувствовал, как подступают слезы. Они мертвы и ушли, а их мать удобно восседает рядом с их убийцей, с гордостью растя его сынков.

Он вытащил отцовский меч.

– Возмездие.

Несколько мужчин поблизости взглянули на него, но эмоции заглушали звук и его голос не пробился сквозь веселый гвалт. Он вышел вперед, чтобы его было видно лучше; отполированный клинок сиял, а рост Бирмуна возвышал его над сидящими гостями.

– Сурэн, сын Брэнны.

Воцарилась тишина, когда гости заметили его и зашептались; разговоры схлынули, как волны при отливе.

– Я вызываю тебя.

Вождь Сурэн без надобности поднял руку, призывая к тишине. Пристальным взором он медленно изучал Бирмуна с ног до лица.

Я ношу его доспех. Но похож ли я на него? Ты видишь тень, восставшую перед тобой из ночи, бесчестный ублюдок-детоубийца?

– Кто ты такой? Как ты смеешь так говорить в моем зале?

Сотни грез об этом моменте рассеялись, утратив значение. В одних он представлял, что его встречают как героя, в других прорубался сквозь сотню воинов и свершал месть. Иногда его попросту окружали толпой, избивали и бросали умирать на улице, как и его отца.

Я должен действовать. Я должен быть смелым. А иначе они не примут мой вызов.

– Это не твой зал, и я хожу, куда мне хочется.

Сурэн прищурился, пока все ждали его ответа.

– Бирмун? – произнес он наконец, и его лицо вроде бы расслабилось, но не осанка. – У копателей канав закончилось вино? Незачем истерить. Кто-нибудь, дайте ему фляжку.

Юноши засмеялись, и некоторые пошевелились, чтобы передать свои мехи. Но старшие, седовласые воины, не двигались. Бирмун узнал кое-кого из тех, кто служил его отцу. Они сидели неподвижно или застыли на месте, как разбитые статуи снаружи, немо сверля его глазами.

«Вы тоже видели этот момент в своих снах? – задумался Бирмун. – Я воплотил в себе сотню постыдных кошмаров?»

– Я пришел не за вином. А за тобой. – Он поднял свой меч так высоко, что тот засветился в огне очага.

Теперь не засмеялся никто, кроме вождя.

– Стало быть, перековал свою лопату на ножик? Хоть бы дерьмо с него смыл.

Намек на темное пятно возле кончика – единственное, которое Бирмун оставил умышленно. Юнцы вновь присоединили свои голоса к насмешкам хозяина, а старики вновь остались скованными.

Он должен продолжать трындеть, подумал Бирмун, не допустить, чтобы в зале стало тихо, и не дать мне времени заговорить.

Но все вновь погрузились в ожидание, обратив слух к Бирмуну.

– Ты не узнаёшь его? Это клинок моего отца. – Он указал на лицо вождя: – Он оставил тот шрам на твоей щеке. Это твоя кровь. – Он оскалил зубы. – Так что да, ты прав, это дерьмо.

Юнцы завывали до тех пор, пока брат вождя, Сима, не топнул ногой, призывая к тишине. Старшие воины просто ждали.

– Увести его отсюда. Увести прочь. – Сурэн махнул рукой и откинулся в кресле, как будто дело улажено; несколько юношей встали.

Бирмун разглядывал их, зная, что должен нанести удар, чтобы убить первого, кто приблизится, или пропасть. Они смотрели на него и болтали между собой, отпивая из кубков и посмеиваясь, будто все это их забавляло. Ни один не сдвинулся с места, чтобы его увести.

– Я Бирмун, сын Камуки и сын Канита, бывшего вождя Орхуса. – Он шагнул вперед и почувствовал, как дрогнула рука с мечом, но не от усталости. – Я сын убиенного мужчины и брат убиенных мальчиков. Ты задолжал мне кровью, Вождь, и, клянусь всеми богами, ты выплатишь долг.