Короли рая
Шрифт:
– Твой великий вождь пирует с тобой в своем зале? – Она помолчала, видя по их реакции, что сделала удачный выбор. – Знакомит тебя с дочерьми своих слуг? Интересуется, не хочешь ли ты серебра или чего-то еще, кроме этого яда? – Она указала на бочонки, затем смягчила тон. – Проявляет к тебе хоть малейшее уважение?
Говорящий исподлобья смотрел на нее, как на дурочку, но ничего не сказал, а многие мужчины воззрились себе под ноги.
– Как твое имя, сын Имлера?
– Мое имя, – его лицо исказилось. – Мы «ночные люди», Госпожа. Мы – крысобои, навозные
Его слова и нрав… Он как будто вождь.
Должно быть, он был каким-то образом научен или годами наблюдал за состоятельными людьми. Он делал паузы, выделяя нужные слова и звуки для пущего эффекта, жестикулируя и выжидая, пока не завладеет вниманием своих приверженцев. Даже Дала не могла отвести взгляд и видела, что другие мужчины не испытывают нужды говорить – что они доверяют ему озвучивать их возражения.
Он камень на краю утеса, и его падение обрушит остальных. Он единственный, кто мне нужен.
Она ждала, пока молчание не растянулось до неловкости. Теперь она успокоилась, зная в глубине души, что богиня привела ее сюда, к этому человеку, в этот миг.
– С моей помощью все может измениться. Однажды вы станете ходить по улицам, вселяя страх и уважение в других мужчин, а боги узнают ваши имена.
«Вождь» ночных людей сморщил покрасневшее от выпивки лицо, затем фыркнул. Он опустился в кресло и отпил снова, рыгнув, когда попытался заговорить.
– У нас… нет богатства, кроме этого. – Он поднял свой винный бурдюк. – Нам запрещено носить оружие – да и никто из кузнецов нас не пустит к себе в мастерскую. Мы не можем драться в поединках с другими мужчинами, потому как ни один человек чести не согласится. – Некоторые из сидящих начали разговаривать между собой, как будто помеха исчезла, и говорящий злобно оскалился: – Итак, скажи мне, жрица, кем бы ты к чертям ни была и зачем бы сюда ни пришла, как мужикам вроде нас заслужить славу?
Дала схватилась за угол сумки и перевернула ее, высыпав тяжелые, обернутые тканью клинки-саксы и кинжалы с костяными рукоятками, которые истязали ее плечи. Стук металла о дерево заставил всех умолкнуть; Дала наклонилась и подняла один из матерчатых свертков, держа его так, чтоб видели мужчины. Те уставились во все глаза.
Свет факела пробился сквозь отверстия поднятой Далой маски. Она купила эти крашенные в черный куски ткани у портного Джучи, затем добавила большие прорези для глаз и пришила лоскуты ткани наподобие воротников. Быть может, она купит еще ткани у других портных и сошьет перчатки, куртки и штаны. Но пока сойдут и маски. Человек, одетый таким образом, будет почти невидим во тьме.
– Я ничего не говорила о славе. Я говорила, что вы будете внушать страх.
В другую руку она взяла клинок и подняла его, согреваясь от самодовольства; глаза мужчин следили за ней.
– Скажи мне, Безымянный: кто знает сей город лучше вас, мужчин во мраке? – Дала помолчала и заглянула в его покрасневшие глаза, неким образом протрезвевшие, когда она извлекла «подарки». – Сколько в этом городе причинили вам зло? Обращались с вами, их братьями, как будто вы ничто? Скольким таким недостойным Избранным придется исчезнуть в полях и канавах, доколе прозвище «ночные люди» не обретет новый смысл?
Говорящий – вероятно, Бирмун – сверкнул глазами, но выражение его лица изменилось. Дала увидела изголодавшийся и побитый призрак ненависти в его глазах и понадеялась, что это не из-за нее. Она оглядела комнату и увидела борьбу трусости и мести на сердитых лицах; болезнь духа, терзавшую мальчишек вроде Миши и всех притесняемых каждое мгновение их жизней.
– Кто ты такая? И чего ты хочешь?
Следы насмешки в его голосе пропали.
Дала чувствовала ту же целеустремленность, которую ощутила, когда не спасовала перед волком и выжила.
– Я истинный служитель Гальдры, и я заявляю, что все мужи равны пред Ее законом. Она протащила меня через горести и смерть, дабы найти таких мужчин, как вы. И с моей помощью вы восстанете.
Таинственный вождь «ночных людей» сверлил ее взглядом проницательных голубых глаз, возможно, пытаясь найти обман или безумие, но она видела: ее слова тронули его.
Он твой солдат, Богиня, я это знаю. Он тот самый человек. Я не проиграю.
– Я хочу, чтобы вы приняли это оружие и служили. Я хочу, чтобы вы помогли исправить злодейства, совершенные во имя Ее. И я обещаю вам, что если вы падете на Ее святом служении, то будете награждены в раю.
Их предводитель выпрямил свою широкую, сильную спину и оглядел комнату, отмечая отвисшие в изумлении челюсти его собратьев. Но затем они плотно сомкнули губы, а о винных мехах как будто позабыли.
Губы мужчины тронул намек на улыбку. Он снова посмотрел на Далу, и она вздрогнула, когда он сказал:
– Изложи нам свой план.
Эй, фермерша. Табайя хочет с тобой перемолвиться. Наедине.
Дала стояла на коленях возле участка Божьей реки, отведенного для жриц. Полдень согрел девушку, а быстрый прохладный поток ласкал ее онемевшие руки, пока она оттирала грязь и пот с платьев, сорочек и чулок.
До церемонии ранжировки оставалось всего две недели, и Дала не сомневалась: Табайя к ней придет.
Она перестала напевать и повернулась к посланнице «матриархички».
– И?
Кэтка потрогала языком щели между своих зубов и причмокнула. Она была худая как палка, веснушчатая, с коротко стриженными темными волосами, и, по мнению Далы, напоминала больше уличную крыску, а не воспитанницу Гальдры. Если верить слухам, она тоже была сиротой.
– Скажи мне где, если только не хочешь всю жизнь оттирать пятна с портков.
Кэтка выпятила острый подбородок, глядя на грязное белье, и Дала снова принялась за работу, чтобы скрыть улыбку.
– Завтра, – сказала она, – сейчас я занята.
Она услышала, как девчонка ковыряет ногой грязь и камешки на берегу, а скука в ее голосе сменилась чем-то более свирепым:
– Не отворачивайся от меня, девчушка. Сегодня или вообще никогда.
Дала скривилась от этого тона и поняла: та наслаждается мелочной грубостью больше, чем следовало бы.
Нет смысла дразнить зверюшку. Просто дай ей то, в чем она нуждается.