Короли Вероны
Шрифт:
– Ваш старший сын? Благородный сир Алагьери? Какая неожиданность!
– Для меня тоже, мадонна. Кажется, он сопровождает синьора делла Скала, вашего супруга, в очередной его авантю… я хотел сказать, военной кампании.
– Позвольте взглянуть! – Джованна почти выхватила письмо у Данте и прочла несколько строк, написанных безупречным почерком. – Так вот где сейчас мой муж! Как всегда, забыл посвятить меня в свои планы.
– Но, мадонна, разумеется, это хорошая новость.
– Великолепная. – Джованна, чувствуя взволнованные взгляды придворных дам, продолжала: – Падуанцы нарушили мирное соглашение. Они пытались захватить Виченцу. Насколько я поняла из письма дочери нашего уважаемого поэта, атака падуанцев отражена. Верона снова победила.
Дамы захлопали в ладоши. Две даже прослезились. Один только Данте знал, о чем говорится во второй части письма, и усиленно думал, как бы поделикатнее забрать письмо у Джованны.
– Это огромная радость для всех нас, мадонна.
– О да, – сказала Джованна. – Франческо обожает сюрпризы. Но не меньшая радость, мессэр Данте, что ваш старший сын снова в Вероне! Похоже, он настроен вернуть былую славу. Как раз сейчас он ищет похищенного ребенка.
Данте прищурился. Джованна все-таки обнародовала письмо Беатриче. Дамы разразились неизбежными восклицаниями, и все задавали один и тот же вопрос:
– Какого ребенка?
– Это совершенно не важно, – твердил Данте.
Однако Джованна, к его удивлению, произнесла:
– В суматохе, вызванной атакой падуанцев, был похищен сын донны Катерины, Баилардетто. А также ее приемный сын. Кажется, его зовут Франческо.
По лицам дам стало ясно: они знают, что это за мальчик.
Джакопо вскочил.
– Ческо похищен! И Пьетро его ищет! Отец, мы должны ехать! Немедленно!
Данте прекрасно понимал, чем чреват подобный отъезд и участие в поисках незаконного сына Кангранде. Однако мадонна Джованна сама разрешила дилемму.
– Конечно! Мы все поедем. Пошлите за моими грумами, велите приготовить экипаж и собрать эскорт. Мы отправляемся в Виченцу. Немедленно.
– Зря мы это затеяли.
Лошади Антонии и Джаноццы трусили голова к голове. Дождь лил не переставая. Все силы девушек сосредоточились на одном – как бы не свалиться с дамского седла. Тучи превратили полдень в вечер; лошадь Джаноццы не заметила кроличьей норы и споткнулась. Джаноцца вскрикнула и упала на землю.
Антония соскользнула с промокшего седла и бросилась к подруге, увязая башмаками в раскисшей глине.
– Джаноцца!
– Ой, ой! – стонала Джаноцца.
– Ты ушиблась?
– Нога! Я сломала ногу!
Роландо сочувственно подвывал.
На неискушенный взгляд Антонии, нога вовсе не была сломана. Провинившаяся лошадь похромала куда-то в сторону, ее жалобное ржание перекрывал шум дождя.
– Похоже, вы обе теперь хромаете.
«Отлично. Великолепная кульминация не менее великолепной завязки. Оказаться в непогоду в дикой местности совершенно беспомощной – это ли не заветная мечта любительницы французских романов?»
– Может, поедем на моей лошади вместе?
– Нет, ни в коем случае! Мне так больно!
– Хорошо, ты поедешь, а я пойду рядом. – Джаноцца отрицательно покачала головой. – Хочешь, чтобы я вернулась за подмогой? – Джаноцца кивнула. Антония достала нож из-за пояса и положила его Джаноцце в подол. – Держи, пригодится. И не отпускай Роландо! Я кого-нибудь найду.
Антония взобралась на лошадь и повернула назад, к замку Монтекки.
Пьетро молча переваривал заявление Патино. Неужели это правда?
– Если ты из рода Скалигеров, докажи это. Патино порылся за пазухой и извлек медальон.
– Это подарок одного доблестного шотландца моему отцу. Отец передал медальон мне на случай, если придется доказывать мое происхождение.
– Так вот почему ты столько сил приложил, чтобы его вернуть. Но почему ты никогда не пытался?..
Патино откровенно рассмеялся.
– А что я забыл в этом клубке змей? Нет уж, лучше выждать, пока мои братья сами поумирают, один за другим. Бартоломео и Альбоино уже мертвы. Кангранде тоже недолго осталось, учитывая, сколько у него врагов. Тогда-то я и выйду из тени и заявлю о своих правах, полученных благодаря грехам Альберто.
Пьетро попробовал зайти с другой стороны.
– Ты ненавидишь своего отца за то, что он был великий грешник. А ты сам? Ты же убийца. Ты убивал не на поле сражения. В Вероне ты зарезал няню, совсем юную девушку.
– О да, это настоящая трагедия. Я молился за упокой души бедняжки.
– Весьма похвально. А Фацио? За упокой его души ты уже успел помолиться?
Патино горестно покачал головой.
– Бедный глупый Фацио. Он в ногах у меня валялся, кричал, умолял о пощаде. Он даже не понял, почему пришлось убить его.
Пьетро в очередной раз вздрогнул, но не от холода.
– Хорош же ты будешь, когда предстанешь перед Господом. Убийца невинных девушек и юношей, почти детей. Ты и прорицательницу зарезал, да?
– Нет, к убийству прорицательницы я не имею отношения. А жаль – с удовольствием прикончил бы мерзкую язычницу. Что же касается няньки… Да, я исповедовался в этом грехе и получил прощение. Проклятую же вещунью убил сообщник графа.
Пьетро прищурился, сквозь пламя глядя на Патино.
– Сообщник?
Патино рассмеялся.
– До чего же мало тебе известно! Ну да, сообщник графа заказал убийство вещуньи. Пророк сделал свое дело – пророк должен умереть.
Пьетро решил, что попытаться стоит.
– Мне все равно не жить, так признайся: кто этот сообщник?
Патино улыбнулся. Улыбка его, уродливая, кривозубая, странно и страшно напоминала знаменитую улыбку Кангранде.
– Нет уж, а то до полуночи не успеешь все сведения переварить.
У Пьетро зародилось еще одно нелепое подозрение.