Короли Вероны
Шрифт:
– Так зачем же рисковать? – воскликнул граф. – Зачем оставлять его в живых?
От улыбки Кангранде повеяло холодом.
– По той же причине, по которой ваш Патино не убил его, да и не убьет. Sangius meus. Он – кровь от крови моего отца. Так где же Патино с ребенком, а, граф?
Винчигуерру распирало от ощущения превосходства над Кангранде.
– Не скажу. Они хорошо спрятались – вы их и из-под земли не достанете. Никогда.
– Что вы сказали?
Осклабившийся рот графа застыл, будто схваченный внезапным морозом. Большая кровопотеря и желание порисоваться заставили его сболтнуть лишнее. Улыбка Кангранде стала теплее, дружелюбнее.
– А что вы говорили на поле битвы? Что нам Патино из-под земли не достать? И сейчас повторили? В устах человека столь немногословного такая метафора дорогого стоит. Пойдем, Кэт. Пожалуй, счастливое воссоединение семьи все-таки состоится.
«Куда же Фердинандо запропастился?»
Последние два – три? четыре? – часа Пьетро только об этом и думал. Больше всего он боялся, что Фердинандо сбился со следа.
Пьетро решил кое-что испробовать. Если он в ближайшее время не разомнется, потом ему это уже не удастся. С утра сражение, потом четыре часа под проливным дождем, теперь сырая пещера. Руки и ноги у Пьетро занемели, перестали слушаться. Несмотря на яркое пламя костра, он жестоко мерз.
Что, ну что он может сделать – в одних бриджах, босой, без оружия и к тому же смертельно усталый? Патино по-прежнему держал Ческо между колен, не отнимая кинжала от лица мальчика. Каждое движение Пьетро грозило Ческо увечьем.
Патино жевал копченую грудинку. Он вытащил кляп изо рта мальчика и дал поесть и ему.
К удивлению Пьетро, Ческо вдруг подал голос:
– Почему ты так любишь смешные шляпы?
Пьетро уставился на мальчика.
– Что?
– Ты любишь смешные шляпы.
– Как ты только это запомнил? – Пьетро не смог сдержать улыбку.
– Заткнись, – рявкнул Патино и вгрызся в кусок грудинки.
Пьетро вздрогнул.
– Ничего, если я немного пошевелю поленья? – спросил он.
Патино поразмыслил и снова прижал нож к щеке Ческо.
– Шевели, только без фокусов.
Пьетро взял наполовину обуглившуюся ветку и стал разгребать пепел. Над костром взвилась стая искр, и скрылась под земляным потолком. Пьетро как бы невзначай обратился к Ческо:
– Как ты себя чувствуешь?
– Устал как собака, – ответил мальчик.
«Устал как собака?»
Что бы это значило? Откуда вообще Ческо знает это выражение? Вдобавок мальчик вовсе не выглядел усталым. Глаза его сверкали, как угли. Что он пытался сказать?
Замешательство Пьетро не укрылось от Патино. Кинжал плотнее прижался к щеке ребенка.
– А ну-ка сядь. Сядь, говорю.
Пьетро медленно шагнул назад, опустил ветку, которую использовал в качестве кочерги, так, чтобы в ее положении нельзя было заподозрить угрозу. Он оставил ветку наполовину в огне, наполовину на земле, поближе к себе. Щеку Ческо холодила сталь, однако его взгляд выражал то же презрение, что и накануне, когда Пьетро не смог разгадать головоломку. Медленно мальчик опустил глаза – теперь он смотрел на тело собаки. Кровь все еще сочилась из головы Меркурио…
Пьетро увидел, что грудная клетка пса тихонько вздымается. Удары Патино оказались не смертельными.
Наконец до Пьетро дошло. Он взглянул на Ческо, тот улыбнулся.
Теперь весь вопрос был: когда?
Джаноцца свернулась калачиком, дождь барабанил по ее голове и спине. Она промокла до нитки, несмотря на плащ с капюшоном, и озябла. Разбитая лодыжка не позволяла ей согреться ходьбой; все, что Джаноцца могла делать, – это раскачиваться, словно маятник.
Она начинала понимать, где находится. Неподалеку должна быть пещера, которую она показывала Антонии, пещера, возле которой они с Марьотто стали супругами по-настоящему.
Джаноцца решила допрыгать до пещеры. Там, по крайней мере, сухо. Может, ей удастся разжечь костер. Но потом девушка вспомнила о неведомом звере, который так напугал их с Антонией. Пожалуй, зверь и сейчас в своем логове. Кроме того, если Джаноцца спрячется, Антония, вернувшись, не найдет ее. Да и вряд ли она сможет добраться до пещеры с такой ногой.
В нехарактерном для нее приступе благоразумия Джаноцца решила ждать там, где ее оставила Антония. Девушка гладила верного Роландо, который свернулся вокруг нее, чтобы согреть. Дождь совсем не походил на теплый и быстрый летний ливень. Пожалуй, так же лило во время Потопа, когда Господь решил смыть с лица земли все зло. Джаноцца закрыла глаза.
«Может быть, дождь смоет и мои грехи».
Открыв же глаза, она увидела невдалеке, на опушке, мужчину. Верхом на коне. Мужчина был крупный, плотный, широкий в кости, с ручищами, как лопаты. На нем была соломенная шляпа, словно подтверждавшая его крестьянское происхождение. Шляпа промокла и сползла на лицо.
Спешившись, мужчина пошел прямо к Джаноцце. Девушка кое-как поднялась на ноги, проклиная лодыжку, и взяла нож.
– Назад! – крикнула она, размахивая своим жалким оружием. – У меня нож!
Роландо зарычал, обнажив клыки.
– Джулия, я никогда не причиню тебе зла, – произнес мужчина.
Джаноцца медленно опустила нож.
– Антонио, это ты?
– Что ты здесь делаешь, да еще в такую непогоду? – В голосе Капуллетто слышалось возмущение.
Джаноцца спрятала нож и прислонилась к дереву.
– Я… Антонио, я узнала, что ты вызвал Марьотто на дуэль. – Капуллетто весь сжался, однако утвердительно кивнул. – Я искала тебя, я хотела просить тебя отменить дуэль. Но моя лошадь попала ногой в кроличью нору. Антония поехала за подмогой.
Антонио снял плащ и закутал Джаноццу.
– Значит, ты пустилась в путь, чтобы найти меня? Она ощущала запах его пота – настоящий мужской запах.
Она сморщила нос и заглянула Антонио в глаза.
– Ты должен помириться с Марьотто. Я сделаю все, о чем ты попросишь, только отмени дуэль. Марьотто твой друг.
– Друзья так не поступают.
– О нет! Поступок Марьотто был продиктован его человеческой сущностью. Это так естественно! Если ты ему друг, ты простишь его.
– Ты не понимаешь.