Короли Вероны
Шрифт:
Кангранде вскинул брови.
– Так вы о Патино? Мой милый граф, неужели вы действительно считаете нас такими глупцами? Разве вы меня не слушали? Я же сказал: тут Пьетро. Именно Пьетро два года назад помешал Патино похитить ребенка, и у него прекрасная память. Он узнал вашего агента и сразу же сообщил обо всем моей сестре. За вашим агентом всю ночь следили пять пар глаз. Граф, вы меня просто разочаровали – додуматься поручить столь дерзкий план такому человеку, как Патино!
– Ничего не поделаешь, приходится довольствоваться тем, что под рукой, – промолвил граф. Лицо его выражало напряженную работу мысли.
«Конечно, они не выяснили, кто такой на самом деле Патино…»
– И не говорите, – рассмеялся Кангранде. – К счастью, у меня под рукой всегда то, что нужно. Пьетро сразу просек, что Патино вздумал скрыться с воспитанником моей сестры.
– Выходит, вы не признаете ребенка?
Кангранде расхохотался во все горло. Утирая слезы, он произнес:
– Знаете, граф, мне еще никто такого не говорил! Вы первый! Больше никто не посмел. Пожалуй, я даже когда-нибудь открою вам этот секрет. С другой стороны, разве человек, доверивший столь важное дело Патино, достоин секрета? Граф, как вы могли? Ведь план-то наверняка был хорош, пока за дело не взялся Патино! Одному богу известно, куда он направился.
Винчигуерра уже открыл рот, чтобы ответить, но вовремя спохватился.
– Так вы его не поймали, верно? – рассмеялся Сан-Бонифачо. Он увидел, как сжалась Катерина, и понял, что не ошибся. – Прекрасно! Отличная работа! Синьор, я просто снимаю перед вами шляпу! – И граф действительно потянулся к воображаемой шляпе.
Секундой позже его смех сменился душераздирающим воплем – Катерина вонзила узкий носок башмака в рану на ноге графа, на поверку не такой уж и онемевшей.
– Ваш агент получил не только ваши деньги, но и моего единственного сына. Я хочу, чтобы обоих мальчиков вернули; иначе, граф, предупреждаю, я ни перед чем не остановлюсь. – В голосе Катерины слышалась двойная порция ненависти – собственной и тщательно скрытой братниной – и в то же время спокойствие, которое было страшнее всякой ненависти. Катерина не любила пустых угроз.
Она убрала ногу, и граф перевел дух.
– Светлейшая мадонна, ваши угрозы ничего не стоят. Жизнь уходит из меня по капле, с каждым вдохом и каждым выдохом. Еще день, от силы два – и я отправлюсь в лучший мир. Вопрос лишь в том, как я умру. Какая разница, застанет ли меня смерть во дворце на подушках или в вашей тюрьме, где тиски для пальцев ускорят мой уход, выжимая из меня всю ту же кровь? – Граф поднял глаза на Справедливое Возмездие, воплотившееся на сей раз в Скалигере. – Твой род окончится на тебе, Большой Пес. Ты никогда не увидишь своего наследника.
– Пусть так; однако в твоем нынешнем состоянии тебе от этого не легче. – В голосе Кангранде не было угрозы – только констатация факта.
– Да, верно, – кивнул Бонифачо. – Скоро надо мною сомкнётся вечная ночь, и я отдохну ото всех земных забот. Но я слышал, ты веришь в пророчества. Вот же тебе еще одно: над твоим родом всегда будет тяготеть моя ненависть.
Кангранде опустился на колени.
– Винчигуерра, друг мой, верный сын Вероны, неужели ты действительно хочешь предстать перед Господом с таким тяжким грехом за душой? Одной только смерти этого мальчика достаточно, чтобы навсегда очернить твою душу перед Всевышним.
Граф пожал плечами.
– Мои грехи да останутся при мне. Будь что будет – я с ними смирился. Может, мне суждено гореть вместе с самыми жестокими тиранами. Значит, и ты рано или поздно ко мне присоединишься.
Кангранде оставался коленопреклоненным еще несколько секунд, затем посмотрел на потемневшее небо. Тучи пока еще не затянули его сплошь, однако скоро, очень скоро они превратят день в ночь.
– Граф, если мальчик умрет, твою душу ждут вечные муки в девятом круге, в озере Коцит, где души предателей по шею вмерзли в лед. – Кангранде кивнул своим солдатам, уже приготовившим носилки.
Графа погрузили; однако прежде, чем солдаты взялись за носилки, Катерина наклонилась к его уху.
– Скажи, где они, или последние свои часы проведешь в адских муках. Уж я постараюсь.
– Мадонна, ваше право мстить мне так, как сочтете нужным, а я уже отомстил. Можете попытаться хоть из-под земли Патино достать – у вас ничего не выйдет. И сына вашего вам никогда не видать. И вашего тоже, синьор!
Кангранде как раз подвели свежую лошадь. Он взглянул на солдат.
– Проследите, чтобы с графом хорошо обошлись. И пусть ему дадут снотворное. Графу нужно отдохнуть.
Винчигуерру понесли в Виченцу. Он пытался смотреть назад через плечо, однако из-за головокружения ничего не видел, кроме ярких пятен, окаймленных тьмою. Граф лег на спину – над ним было темное небо. Внезапно оно сменилось огромной каменной плитой. Граф вступал в Виченцу в последний раз. Потянуло дымом; граф закрыл глаза и стал припоминать все сказанное Скалигером, Катериной и им самим. Хоть здесь он одержал победу.
В это самое время Антония тщетно взывала к здравому смыслу Джаноццы. В окрестностях полно разъяренных поражением падуанцев, в доме ни одного мужчины, чтобы сопровождать ее, – можно ли в такую пору пускаться в путь через лес?
– Марьотто и Антонио не одни, вокруг другие воины. Поверь, у них сейчас дела поважнее какой-то дуэли. Если ты отправишься в путь, тебе, пожалуй, придется плутать всю ночь, и ни мужа, ни Антонио ты не найдешь! А если и найдешь, что станешь делать? Только окончательно все испортишь. Напиши Антонио письмо, если тебе так хочется. Только останься дома!
Джаноцца уже велела седлать коня. Видя, что подругу не переубедить, Антония всплеснула руками.
– Чудесно. Чудесно! Раз ты считаешь своим долгом ехать, я поеду с тобой, даже если мне придется рисковать жизнью по самому глупому поводу, какой только можно вообразить. Но если я погибну, вина будет на тебе.
Антония надеялась, что Джаноцца задумается хотя бы теперь. Какое там! Она как безумная бросилась обниматься.
– Антония, милая, спасибо! Ты настоящая подруга! Что бы я без тебя делала?
«Что и требовалось доказать. Я не смогла воззвать к ее здравому смыслу и сама стала героиней романа, в который она играет».
Девушки взяли с собой мастифа Роландо, но не взяли вооруженной охраны. В замке мужчин не осталось. Исключительно для собственного успокоения Антония прихватила кухонный нож; впрочем, она не сомневалась: случись что, нож сослужит им плохую службу.