Короли Вероны
Шрифт:
Антония сразу же разорвала упаковку, предполагая увидеть связку писем. Однако, к своему удивлению, девушка обнаружила деревянный ларчик, обитый желтою кожей. Гвоздики были медные, миниатюрные. Ларчик перехватывала запечатанная воском бечевка. На воске имелся оттиск отцовского перстня.
Не помня себя, Антония бросилась искать нож, а когда вернулась, обнаружила, что ларчик задвинут на верхнюю полку, а ее саму поджидает мать.
– Придется потерпеть до рождественского утра, – произнесла синьора Алигьери.
Бесчеловечное упрямство. Чудовищная несправедливость. Антония, однако, не стала спорить, зная, что тогда у матери появится повод отложить вскрытие печати еще на несколько дней. Теперь девушка стояла на коленях между матерью и теткой, делала вид, что слушает мессу, и строила догадки о содержимом ларчика. Справа от нее преклонила колени Джемма ди Манетто Донати, в замужестве Алигьери. Она держалась очень прямо, склонив голову именно так, как подобает. Только очень острый глаз заметил бы, как синьора Алигьери ущипнула свою дочь, едва та начала опускаться на пятки. Антония мигом выпрямилась и подавила желание потереть ягодицу. На девушку было устремлено немало взглядов.
Ничего удивительного, что теперь, когда отец ее не только знаменит, но и богат, к ней постоянно сватаются. Однако Антонию раздражало такое внимание. Где были поклонники, когда семья ее прозябала в бедности и только что не просила милостыню? С тех самых пор, когда слова «Данте» и «гений» стали произноситься с одной интонацией, к ним в дом повадились почтенные отцы с юными сыновьями. Пока что Антонии удавалось их отваживать – девушка умело приводила потенциальных мужей и свекров в полное замешательство. Мать не уставала пилить Антонию за то, что она ведет дела отца, – факт, по мнению синьоры Алигьери, пятнающий репутацию девушки на выданье. Репутацию Антонии пятнала также ее образованность. Едва жених ступал на порог, Антония заводила речь о своих переговорах с книготорговцем Моссо, цитировала Гомера или Вергилия, а то и пересказывала родословную соискателя, не упуская и нелицеприятных подробностей. Молодой человек смущался и поспешно откланивался, Антония же не сомневалась: никакое приданое уже не соблазнит жениха, если в комплекте с золотом идет такая невеста.
С детства Антонию окружали книги, также у нее было предостаточно свободного времени. Многие девушки жалели, что не родились мужчинами, – Антония ни на какие блага мира не променяла бы свой статус. У мужчин совершенно нет времени. Молодые люди благородного происхождения вынуждены разрываться между учебой, верховой ездой, соколиной охотой, фехтованием, тактикой ведения боя и доброй сотней других занятий. Даже брату ее, Пьетро, который, прежде чем оказался в роли наследника, только и делал, что читал или упражнялся в письме, приходилось, в силу своего пола, от случая к случаю изучать основы владения оружием. Антония же все свое время могла посвящать учебе. Она либо читала, либо ткала, причем ткала ужасно.
Правда, имелась категория молодых людей, не обязанных заниматься тем, чем подобает заниматься «благородным синьорам». В каждой знатной семье второго или третьего сына готовили в священники. Уделом этих юношей, как полагала Антония, были книги и молитвы. В священники прочили и Пьетро, пока Джованни не умер. Теперь, по всей вероятности, Пьетро ждет судьба воина, которой и предвидеть никто не мог. Похоже, никто не разделял сокрушений Антонии по этому поводу.
Конечно, теперь место Пьетро следовало занять Джакопо, однако никому и в голову не приходило начать готовить его к карьере священника. Джакопо на это не годился.
«Нет, – думала Антония, – Господу должна служить я».
Неудивительно, что в своем нежном возрасте Антония идеализировала это служение. Девушка страшилась замужества, и пострижение казалось ей самым простым выходом. Она не представляла всех тягот жизни в монастыре – нет, она была уверена, что монахини только и делают, что любят Бога и читают книги. Именно об этом мечтала Антония. Девушка надеялась, что отец, занятый более важными делами, не станет принуждать ее выходить замуж. От матери, суровой, непреклонной, ничего не прощающей, подобных милостей ждать не приходилось. Джемма поставила себе цель и добьется ее – ради блага семьи, разумеется. Заветной мечтой Джеммы было породниться с каким-нибудь богатым графом. Звезда Данте снова восходит, а значит, брак с его дочерью день ото дня становится все более желанным для самых благородных синьоров. Время работало не на Антонию.
Девушка утешалась лишь одною мыслью – что отец пошлет за ней. Он должен, должен вызвать ее к себе!
«Отец, умоляю вас, поспешите! Иначе матушка выдаст меня за какого-нибудь болвана, который не читает книг!»
Чудовища страшнее воображение Антонии нарисовать не могло. Человек, не читающий книг, не способен мыслить, необразован, нелюбознателен. Есть ли в мире занятие благороднее, чем оживлять слова? Нет, раз именно это поприще выбрал отец.
Антония поднялась и вслед за матерью пошла к алтарю за причастием. На Рождество всегда и вино слаще, и облатка мягче. Паства, выслушав от епископа Вентурино слова благодарности кардиналу-диакону, стала расходиться.
Тетя Гаэтана погладила Антонию по голове и полушепотом спросила Джемму:
– Сестрица, ты будешь на обеде у Франческо?
– Нет, сестрица, – отвечала Джемма. – К сожалению, у меня много дел. Поздравь от нас брата с Рождеством.
Гаэтана улыбнулась и качнула головой. Джемма никогда по-настоящему не принадлежала к семье своего мужа. Изгнание Данте, само по себе повергшее Джемму в шок, сопровождалось бедностью, сделавшей синьору Алигьери чрезмерно щепетильной. Ее родные не ладили с Данте. Ее семья победила, поэтому, хотя Джемма не отказывалась от общения с сестрой и единокровным братом мужа, общение это сводилось к обмену любезностями в церкви.
– Антония, – прошептала Джемма, – сегодня мы встречаемся с двумя знатными синьорами. Веди себя как следует.
«А не то» подразумевалось. Попрощавшись с тетей Гаэтаной, Антония выскользнула из церкви как раз в тот момент, когда порыв ветра швырнул в толпу прихожан добрую горсть сырой снежной крупы. Одни засмеялись, с уст других сорвались проклятия. Антония не могла сказать, в каком настроении матушка, и только плотнее завернулась в шерстяную шаль. Она вслед за Джеммой пробиралась сквозь толпу. Антония была невелика ростом, но только не по сравнению с матерью. Синьора Алигьери, маленькая, коротконогая, словно птичка, красила волосы в черный цвет и завивала их, а передвигалась крохотными шажками – Антония изо всех сил старалась не перегнать ее.
– Buongiorno, синьора Скровеньи! Надеюсь, вы поправились? Очень за вас рада. Синьора Бондельмонти! Так скоро встали на ноги! Поздравляю.
Джемма и на улице продолжала обмен любезностями. Во Флоренции о синьоре Алигьери говорили как о несчастной жене этого глупца Данте, видите ли, поэта, безропотно сносившей все унижения в отсутствие мужа. Бедняжка, сколько лет она жила на средства своих родственников и лишь недавно обрела твердую почву под ногами.
– Мона Джандонати! Поистине, вы словно луч солнца…