Короли Вероны
Шрифт:
Свет факела упал на шею мавра, и толпа вздохнула, как один человек. По темной коже крест-накрест шли белые и розовые выпуклые шрамы. Их явно наносили долго и методично. Ужаснее же всего казалась одна, самая грубая полоса – она, словно ошейник, охватывала шею мавра. Местами полоса вздувалась буграми, местами почти сгладилась. То был давний шрам от ожога; человек, переживший такое, невольно внушал страх.
Нахальный венецианец поспешил скрыться в толпе; он брызгал слюною и тер глаза, по-видимому призывая к отмщению, но не в силах вымолвить ни одного внятного слова.
Мавр взялся за рукоять сабли и произнес:
– Мы никому не причинили вреда. Позвольте моему хозяину пройти. – Он словно выскребал слова ржавой ложкой из пустого котелка, с таким скрежетом они вырывались из его рта.
Коротышка по имени Игнаццио шагнул к своему слуге.
– Мы с Теодоро хотели только остановиться в Венеции на ночь. Мы направляемся в Виченцу. Мы стали жертвами злобного нападения и требуем немедленной аудиенции с властями города. Женами своими будете командовать, а не нами!
В толпе снова зашумели. Вдруг послышался топот копыт, и венецианцам пришлось расступиться перед двумя дюжинами вооруженных всадников. То были люди дожа, и вел их человек из тех, кого знают в лицо. Франческо Дандоло считался героем в Венеции; возраст его позволял думать, что главные дела у героя еще впереди.
Тот, кто сорвал капюшон с мавра, уже достаточно оклемался, чтобы предстать пред светлые очи Дандоло.
– Синьор посол, этот… это чудовище набросилось на меня! Он… оно…
Дандоло, не взглянув на нахала, склонился в глубоком поклоне перед Игнаццио и мавром.
– Мессэр Игнаццио, мы уже полчаса ждем вас во Дворце дожей. Едва услышав о нападении, я примчался сюда. Надеюсь, вы не ранены?
– Теодоро ранен, – сердито отвечал Игнаццио. – На нас напали, когда мы плыли в гондоле. Не сомневаюсь, что нападение было тщательно спланировано и осуществлено настоящими разбойниками. А потом нас задержали эти болваны!
Дандоло мигом оценил обстановку. Обернувшись к капитану вооруженного отряда и указывая на окровавленную гондолу, он отдал приказ:
– Живых – немедля в тюрьму. Делайте что хотите, но узнайте, кто их нанял.
Затем взгляд посла упал на нахала, все еще потиравшего шею.
– Этого тоже прихватите. Убивать не надо, а вот порка пойдет ему на пользу.
Нахал, выпучив все еще слезящиеся глаза, стал ловить ртом воздух. Дандоло снова обратился к Игнаццио.
– Или, может, он заслуживает более сурового наказания?
– Нет, – мрачно отвечал Игнаццио. – Он оскорбил нас, но его оскорбление – мелочь по сравнению с тем, как нас встретила Венеция.
– Уведите его, – велел Дандоло. Он смотрел теперь на мавра, старательно обматывавшего шею шарфом поверх капюшона. – Мессэр Игнаццио, если вашему спутнику нужен врач…
– Не нужен, благодарю вас, – произнес мавр в ответ на вопросительный взгляд Игнаццио.
– В таком случае, – снова поклонился Дандоло, – позвольте мне лично проводить вас к дожу. Он желает с вами посоветоваться.
Игнаццио вслед за Дандоло шел сквозь толпу, не удостаивая своих оскорбителей ни единым взглядом. Огромный мавр следовал на почтительном расстоянии от хозяина. Сплоченная любопытством толпа расступалась перед ними; некоторым, правда, было досадно. Кто эти двое, раз о них так заботятся и Дандоло, и сам дож?
В конце концов один из венецианцев не выдержал. Он отделился от толпы и, набравшись храбрости, вопросил в удаляющуюся спину Дандоло.
– Синьор посол, кто этот человек? Откуда он?
– Расходитесь, а не то судьба перестанет проявлять к вам благосклонность и вы узнаете всю правду! – бросил Дандоло через плечо.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Верона, 9 февраля 1315 года
До рассвета оставалось несколько часов. Воздух был холоден и звонок, грязца от недавнего снегопада затвердевала под ногами многочисленных прохожих. Шум на улицах стоял такой, что заснуть не представлялось возможным; впрочем, Пьетро и не пытался. Он лежал в постели рядом с братом и думал о наступающем дне.
Впервые он услышал о Вероне не в связи с Кангранде – нет, первое упоминание об этом городе было связано с событием, которого все ждали с таким нетерпением. А именно с Палио. Пьетро вернулся в Верону пять недель назад, в лютый мороз, и обнаружил, что все только и говорят, что о Палио. Пари заключались на самых немыслимых условиях, прогнозы делались самые невероятные. У Марьотто буквально рот не закрывался – каждым вторым его словом было «Палио». И Пьетро, и Антонио заразились его нетерпением.
Вернувшись в Верону, Пьетро попал прямо в объятия друзей. На охоту был не сезон, так что искалеченная нога ничуть не мешала до хрипоты делиться новостями, устраивать потешные дуэли на обмотанных шерстью дубинках и тайком пить. Горожане с благодарностью называли великолепную тройку, содействовавшую Кангранде в спасении Виченцы и теперь гордо разгуливавшую по городу, «наши триумвиры». Антонио даже заплатил некоему стихотворцу, чтобы тот сложил о них песню. Пьетро не мог слушать ее без смеха. Песня не выдерживала никакой критики.
И все это время Мари не умолкая говорил о Палио. Впервые игры провели еще при римлянах в честь великой победы горожан над чудовищем, кость которого до сих пор висела над входом на виа дей Сагари. Игры не зря устраивали в первое воскресенье Великого поста – они должны были отвлечь горожан от мыслей о скоромном и призвать делать пожертвования. Праздник открывался парадом и танцами, продолжался пирами, возлияниями, поросячьими боями, сражениями на кинжалах, травлей медведей, поединками. Не обходилось и без фокусников, прорицателей, жонглеров, канатных плясунов и пожирателей огня.