Короли Вероны
Шрифт:
– Сейчас Великий пост, – улыбнулся Данте. – Ты уже молился и постился. Думаю, тебе разрешат исповедоваться сегодня утром, до начала игр.
Пьетро потянулся за костылем, к которому за последние пять месяцев успел привыкнуть, как к третьей ноге. Он поблагодарил Туллио; Туллио, в свою очередь, произнес несколько теплых слов, прежде чем дать дорогу внушительной процессии слуг, доставивших подарки.
Джакопо проснулся лишь тогда, когда первый сундук с грохотом опустили на пол у изножья кровати. У него округлились глаза, когда ларец открыли и Пьетро извлек доспехи и оружие для церемонии посвящения в рыцари. Внимание юноши сразу привлек меч – обоюдоострый, с рукоятью на одну ладонь, он был почти такой же, как у Кангранде.
– Меч выковал личный кузнец Скалигера, – объяснил дворецкий.
За мечом последовало платье, которое юноше надлежало надеть на церемонию. У Джакопо дух перехватило при виде пурпура и серебра; он даже не сразу понял, что наряд не для него.
– По-твоему, меня в рыцари сегодня не произведут?
Джакопо, который был почти на четыре года моложе Пьетро, затянул старую песню, которой изводил брата начиная с октября: «Почему ты меня с собой не берешь? Я знаю, ты меня ненавидишь!» С этими словами Джакопо выбежал из спальни. Данте и Меркурио дружно фыркнули в знак презрения.
Остальные подарки Кангранде были более чем щедрыми. Помимо доспехов и нового платья Пьетро получил два плаща, один на кроличьем, другой на волчьем меху. Целый сундук Кангранде набил мелочами, необходимыми рыцарю. Там Пьетро нашел полный набор – от точильных камней до чулок и восковых свечей. Все вещи были дорогие, и все предназначались ему.
В последнем сундуке Пьетро обнаружил что-то небольшое, завернутое в льняное полотно. Юноша осторожно развернул ткань – и увидел книгу. При свете фонаря поблескивал расшитый кожаный переплет. То была «Книга Сидраха» [46] на латыни, переписанная от руки. Пьетро перевернул первую страницу. На развороте он прочел:
46
«Книга Сидраха» – средневековая энциклопедия, была переведена на итальянский язык в первой половине XIV века. В ней, в частности, сказано: «Душа – царь, тело – царство. Если душа дурно правит царством, данным ей Богом, она будет брошена в огонь».
«Если человек не властен над своей судьбой, то он, по крайней мере, властен над своими поступками. Кангранде».
– Мудрые слова, – одобрил Данте, заглядывавший через плечо. – Это напутствие?
– Нет, просто мы раз говорили об этом. – Пьетро закрыл популярный сборник сведений обо всем на свете – от придворного этикета до страшных ядов. Отец имел привычку хулить такие книги, но Пьетро был уверен – этот том они оба прочтут от корки до корки. Разумеется, Данте скажет, что искал ошибки.
Пьетро еще раз обвел взглядом щедрые дары – и почувствовал горечь. Нет, он был благодарен, очень благодарен; но ведь главный подарок – доспехи и оружие – теперь выглядел как издевка. Пьетро больше не носить доспехов. Меч будет висеть на стене, на почетном месте. Ему не суждено отведать вражеской крови. Никогда.
Пьетро вздохнул. Постукивая костылем по крышке ближайшего сундука, он сказал:
– Мессэр Туллио, передайте мою благодарность синьору делла Скала. Но…
– Синьор! – воскликнул главный дворецкий. – Это еще не все. Капитан прислал вам также письмо и подарок.
Вручив юноше запечатанное письмо, дворецкий прошел к окну, выходившему на пьяцца дель Синьория. Пьетро смотрел, как Д’Изола настежь открывает двойные ставни. На улице было темно, однако прямо под окном трепетали на ветру факелы. Д’Изола кивком подозвал к себе Пьетро.
Юноша прохромал к окну. По утрам нога болела особенно сильно, словно за ночь одновременно коченела и слабела. Пьетро наловчился парить ногу в горячей воде или закутывать в шерстяное одеяло. Он даже начал посещать бани, часами отмокая в горячей воде, что плескалась в подвале резиденции Скалигеров. Доктор Морсикато продолжал наблюдать Пьетро, и юноша в точности выполнял все его предписания.
Морсикато, не без помощи личинок, спас ногу Пьетро. Если бы юноша не перетерпел тогда ужасного зуда от крохотных челюстей мерзких тварей, грызущих гнилую плоть, ногу пришлось бы ампутировать и сейчас он передвигался бы на грубой деревяшке. Благодарность Пьетро врачу не знала границ. Как бы то ни было, а своя нога, пусть и неподвижная – она и есть своя нога.
Однако мышца над коленом усохла – ведь часть ее съели личинки. Морсикато предполагал, что со временем Пьетро сможет обходиться без костыля или трости. Однако рассчитывать на то, что пройдет хромота или хотя бы боль, не приходилось.
И все же состояние Пьетро было не так плохо, как рассказывал всем и каждому отец. Пьетро мог ходить. Он даже мог до известной степени бегать. Особый вид бега – скачками – юноша открыл, когда гонялся за Меркурио вокруг стола. Приходилось страшно выворачивать бедро, однако скорость можно было развить неплохую – в конце концов Пьетро поймал щенка. Подвига этого никто не видел. Никто не видел также, как Пьетро от боли закусывал губу.
Однако факт оставался фактом – Пьетро никогда не примет участия в битве. Какая польза от воина, который не может стоять без подпорки, не может перенести вес на правую ногу! Щедрые дары Скалигера били в глаза своей бесполезностью.
Ухватившись за раму, чтобы не упасть, Пьетро высунулся из окна. Факелы держали двое грумов, пламя бросало отблески на снег, засыпавший площадь. В неверном свете ударяли копытами два коня. При виде одного из них Пьетро не смог сдержать улыбки – то был гнедой низкорослый конек, верхом на котором он сопровождал Кангранде к границе с Падуей.
Но при виде второго коня у Пьетро перехватило дыхание. Огромный, черный, как сама ночь, он возвышался над гнедым спокойно и неподвижно, словно рок. Настоящий боевой конь!
По спине у Пьетро побежали мурашки.
«Боже всемогущий! Боевой конь! У меня будет боевой конь, как у настоящего рыцаря!»
Порыв ветра едва не выхватил письмо у него из рук. Водя пальцем по строчкам, Пьетро прочел его при свете фонаря. В письме говорилось, что синьору Пьетро Алагьери назначается жалованье в размере одного серебряного веронского солидуса в день, пожизненно. Пьетро быстро прикинул, что каждые двадцать дней у него будет сумма, равная целому фунту чистого серебра. Глаза его округлились; ответный взгляд главного дворецкого был безмятежен.