Короля играет свита
Шрифт:
А случилось вот что. Алексей метался между стоящими поблизости дамами, отчаянно пытаясь уловить знакомый аромат, но больше не чувствовал его. Самые разнообразные запахи помады, пудры, духов, притираний били в нос, раздражали обоняние, но это было все не то, не то. Он вдруг показался сам себе кем-то вроде еще толком не натасканного борзого щенка, самозабвенно гнавшего дичь по тропе и вдруг оказавшегося на лесной поляне. Ошалев от множества запахов, он кружит, кружит, не в силах снова взять след, и чем дальше, тем отчетливее понимает, что потерял его.
Или заветный аромат примерещился ему? Или неутихающая тоска сыграла плохую шутку?
Он вскинул голову, огляделся — и сильно вздрогнул, потому что прямо над его головой вдруг послышался гулкий удар, а потом мелодичный перезвон часов, которые приуготовлялись бить полночь.
Роскошный мушкетер в потрясающих кружевах на воротнике и манжетах, которые стоили, даже на неопытный взгляд Алексея, целое состояние, с поклоном снял широкополую шляпу с такими же ошеломляюще дорогими перьями, отбросил ее в сторону — и сорвал с лица маску, Алексей еще раньше обратил внимание на этого мушкетера, который вел себя с обезоруживающей, утонченной вежливостью, которую французы называют совершенна очаровательным словом — courtoisie.
Раздались дружные аплодисменты, возбужденные восклицания дам, потому что перед собравшимися оказался не кто иной, как хозяин дома — сам светлейший князь Платон Александрович Зубов. И даже Алексей, как ни был сейчас взвинчен и озабочен, не мог не удивиться его утонченной, редкостной, может быть, лишь чуточку изнеженной красоте.
— Время снимать маски, господа! — провозгласил Зубов, с ласковой и слегка грустной улыбкой оглядывая гостей: ведь ему в последний раз предстояло увидеть их лица: и дорогие, близкие ему, и чужие, неприятные, — в самый последний раз…
Что за шум поднялся тут, что за суматоха! Всяк норовил первым делом сорвать маску с соседа (пуще всего — с соседки!), а свое лицо уберечь. В этом-то и состояла прелесть игры: сорвать как можно больше масок, самому оставаясь таинственным незнакомцем или незнакомкой как можно дольше.
Сколько помятых кружев, испорченных причесок, слетевших и растоптанных в толчее шляп, венков, сколько оборванных лент! Но никто не обижался.
Алексею досталось расстаться с маскировкою одному из первых: он стал легкой добычей для чьих-то проворных, шаловливых рук. Впрочем, он был настолько озабочен высматриванием загадочной дамы, что и не заметил, как с него сдернули маску, а заодно и дурацкий паричок. Теперь наш герой имел вид всклокоченный, взлохмаченный и, надобно сказатъ, ошалелый, однако о себе не думал, а продолжал подниматься на цыпочки, вытягивать шею и шарить глазами по сторонам. Сколько прелестных, разгоряченных, смеющихся лиц мелькало вокруг, однако он лишь скользил по ним взглядом, мимолетно отмечая про себя: еще одна маска сорвана, а ее все нет, нет, нет! И вдруг…
Вдруг он увидел, как дрезденская пастушка в бледно-голубых шелковых юбках с подборами по бокам, и впрямь напоминающая изяществом фарфоровую фигурку, ловко уклонилась от мавра, которому удалось сорвать с нее только прелестную, украшенную голубыми же розами шляпку из флорентийской соломки, и метнулась в боковой коридор, старательно заслоняя руками все еще спрятанное под маской лицо.
Разгоряченный неудачей мавр метнулся было следом, однако мушкетер, словно невзначай, заступил ему путь, с приятной улыбкой положив руку на эфес своей шпаги. Мавр пометался туда-сюда, но наконец узнал хозяина дома — и попятился с испуганным поклоном, сразу утратив сообщенную дорогим костюмом важность и яркость и превратившись, в какого-то дешевого петиметра [46] . Зубов отвесил ему ответный поклон, чрезмерно глубокий и почтительный, а потому отдающий откровенной издевкою, — и, убедившись, что никто не заметил бегства дрезденской куколки, отступил к другим гостям.
46
Так в описываемые времена называли отъявленных щеголей.
Хозяин дома, впрочем, ошибался. И лишь только внимание его отвлеклось от заветной двери, как Алексей скользнул сперва за тяжелую портьеру (в последнее время ему не привыкать стать было прятаться в занавесках!), а потом выметнулся из залы в узкий полутемный коридор, ведущий куда-то в недра дома. И — на первом же шаге замер, охваченный дрожью, которая пронизала все его тело, заставила затрепетать сердце: он снова почуял легкий, сладостный и в то же время чуть горьковатый запах… эти духи, ее духи!
Она только что проходила здесь.
Алексей побежал по длинному коридору, часто, тяжело дыша, словно зверь, который преследует добычу… нет, самку. Для него в этом запахе был отчетливый, недвусмысленный призыв, и вся плоть его, тоскующая и жаждущая снова изведать прежнее наслаждение, сердце его, смятенное, тоскующее, обиженное, гнали его вперед и вперед, заставляли заглядывать в какие-то закоулки, открывать какие-то двери, поднимать какие-то занавеси и врываться в какие-то пустые, роскошно обставленные покои.
Наконец в одной из комнат он снова обнаружил драгоценный аромат и побежал длинной, чудилось, нескончаемой анфиладою, вспоминая, как рассыпались на плечи пастушки легкие русые волосы, когда мавр сорвал с нее шляпку. Больше ничего Алексей не успел разглядеть, кроме облака волос, и вдруг страшное сомнение закралось в душу: а что, если такими же духами пользуется не только она? Ведь давно миновали времена, когда для каждой дамы приготовлял особенные духи ее собственный парфюмер: теперь изделия парижских маэстро ароматов можно отыскать в любой модной лавке, закупоренными в стеклянные флакончики и уложенными в шелковые гнёздышки разноцветных футляров! Быть может, этот неописуемый аромат принадлежит теперь другой, за другой мчится Алексей, томимый желанием, а то и…, а то и вовсе за призраком, порожденным неотвязной мечтою?
Он остановился, будто налетел на стеклянную стену, тяжело дыша, отирая лоб и пытаясь привести в порядок мысли. Нет, в самом деле — он гонит незнакомку, словно олень свою самку. А ведь мечется он по этим коридорам и комнатам для того, чтобы восстановить свое доброе имя и защитить честь, а вовсе не для того, чтобы опрокинуть желанную на первый попавшийся канапе и снова… снова… о господи!
Не будет этого, никогда не будет, вдруг понял Алексей, ведь гонит он не просто женщину, а врага. Тысячу раз прав мудрый князь Казарин: она желала ему зла, она обрекла его на страдания. Так, значит, надо вырвать ее из сердца и из плоти своей.
Алексей согнулся, схватился на грудь: почудилось, что ударили его ножом, так вдруг сделалось больно. Пытаясь восстановить силы, прогнать с глаз незваные слезы, он несколько раз глубоко вздохнул — и обнаружил, что влекущий аромат исчез, словно и не было его никогда.
Да что такое?! Неужто незнакомка и впрямь была призраком — всего лишь призраком, вызванным из небытия разгоряченным воображением погибельно влюбленного мальчишки?
Мигом все трезвые мысли были забыты, он опять превратился в ошалелого зверя… и в то же время сделался беспомощен, будто заблудившийся ребенок.