Короля играет свита
Шрифт:
Это произнес Платон Зубов.
Март 1801 года.
Александра разбудили между полуночью и часом ночи.
Николай Зубов (вестник смены царствований!) появился у него — растрепанный, с лицом странным и страшным, до того он был возбужден, пришел доложить, что все исполнено.
Иногда Александр очень кстати вспоминал, что туговат на ухо. Делая вид, что ничего не слышит и не понимает, он переспросил:
— Что такое исполнено?
В это время появился Пален и приказал сидящей в прихожей камер-фрау великой княгини сообщить Александру Павловичу о приходе первого министра.
Камер-фрау по приказу Александра не ложилась в эту ночь. Он накануне велел немедля будить его “при появлении графа Палена”. О Зубове слова сказано не было, и прилежная немка ничем не помешала ему войти и огорошить Александра невнятным известием.
Елизавета Алексеевна поднялась вместе с мужем. Она накинул на себя капот и подошла к окну. Подняла штору. Ее комнаты были в нижнем этаже и выходили на плацдарм, отделенный от сада каналом, который опоясывал Михайловский дворец.
Ветер к полуночи разошелся, немного очистил небо, и при слабом лунном свете Елизавета различила ряды солдат, окружившие дворец. Слышны были крики “ура”, от которых у этой нежной и несчастливой женщины начинало трепетать сердце. Она, как и все, со дня на день ожидала событий, но сейчас, как и все остальные члены царской семьи, не хотела поверить, что они уже свершились. Елизавета упала на колени перед иконой и принялась молиться, чтобы все, что случилось (что бы это ни было!), оказалось направлено к спасению России и во благо Александру.
В этот миг в комнату ее ворвался муж и рассказал, что произошло.
— Я не чувствую ни себя, ни что делаю, — бессвязно твердил он. — Мне надо как можно скорее уехать из этого места. Пойди к императрице… к моей матушке… попроси ее как можно скорее собраться и ехать в Зимний дворец.
Он всхлипнул, и Елизавета обняла его, как сестра. Только такую любовь муж готов был принять от нее, только такую любовь, похожую на жалость, но она уже смирилась с этим и сейчас мечтала только об одном: утешить его любой ценой. Такими вот — перепуганными, плачущими в объятиях друг друга, похожими на осиротевших детей, — и нашел их спустя несколько минут граф фон дер Пален.
Слова из Знаменитого письма: “…Это опасное чудовище должно быть раздавлено — во имя России, ее будущего, моего будущего, в конце концов. Я не хочу знать, как это будет сделано, однако я умоляю вас это сделать. Отныне я с вами — чем бы ни окончилось сие опасное предприятие. Клянусь как перед богом: или мы будем вместе царствовать, или сложим голову на одном эшафоте!” — вспыхнули перед его внутренним взором. Он подавил холодную усмешку и сказал почтительно:
— Ваше величество… Александр вскочил.
— Нет, — сказал он тихо, но твердо, — я не хочу, я не могу царствовать!
В ту же минуту ему сделалось дурно, он начал падать, и жена едва успела поддержать его.
Послали за лейб-медиком Роджерсоном, который констатировал у государя нервические судороги, а в общем, ничего серьезного. Александр Павлович, по его словам, вполне мог выйти к солдатам.
Но еще долго Палену и Елизавете пришлось ободрять совершенно потерявшегося императора, чтобы он исполнил свой первый долг и показался народу. Наконец он решился.
Какое-то время солдаты Преображенского полка и Александр молчком стояли напротив, недоверчиво и испуганно вглядываясь в лица друг друга, Александру чудилось, что эти люди сейчас закричат:
— Какой он император?! Это самозванец и убийца! Бей его!
Он ощутимо дрожал.
Солдатам казалось, что великий князь сейчас улыбнется и скажет со своим привычным, приветливым выражением:
— Да что вы, господа, это шутка! Напрасно кричал Марин:
— Да здравствует император Александр Павлович!
Солдаты все чаще косились вверх, на окна дворца, как если бы ожидали, что на балконе появится сердитый Павел с поднятой вверх палкой и закричит, как кричал, бывало, разгневанный, на параде:
— Прямо, рядами… в Сибирь!
Наконец Палену неприметными тычками удалось сдвинуть оцепенелого Александра с места и погнать его к выстроившимся поблизости семеновцам. Этот полк считался как бы собственным полком великого князя, тут Александр почувствовал себя полегче, к тому же, непрестанный, настойчивый шепот Палена:
— Вы губите себя и нас! Очнитесь! — наконец подействовал на эту слабую натуру.
Александр начал шевелить губами и повторять вслед за Паленом, сперва тихо, потом все громче и громче:
— Император Павел скончался от апоплексического удара. Сын его пойдет по стопам Екатерины!
Слава богу, грянуло “ура”: эти слова произвели ожидаемое действие. Пален смог перевести дух. Он посоветовал новому государю поручить начальство резиденцией Беннигсену и срочно отправиться в Зимний дворец. Александр с облегчением кивнул. По иронии судьбы, поехал он в плохой карете, запряженной парой лошадей, — той самой, которая была приготовлена по приказу Палена, чтобы везти Павла в Шлиссельбург, если он подпишет-таки добровольный акт отречения от престола. А впрочем, забота о карете — это мог быть некий обманный, успокоительный ход генерал-губернатора… Ведь, как известно, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц!
За воротами тоже теснились войска. Завидев незнакомую карету, ей преградили путь.
— Это великий князь! — крикнул с запяток лакей, однако Пален, ехавший вместе с Александром, высунулся из окошка и провозгласил:
— Это император Александр!
И тотчас все без команды закричали:
— Да здравствует император!
Наконец-то в голосах слышались радость и облегчение. Батальоны бегом последовали за каретой в Зимний дворец, и Пален впервые увидел улыбку на устах того, кого он только что возвел на российский престол.
“…Клянусь как перед богом: или мы будем вместе царствовать, или…”
Странно: граф Петр Алексеевич даже в эту минуту торжества не сомневался, что какое-нибудь “или” еще наступит.
В это время Елизавета Алексеевна с помощью своей камер-фрау поспешно оделась и отправилась сообщить страшную новость Марии Федоровне. У входа в комнаты бывшей императрицы ее встретил пикет и никак не хотел пропускать. После долгих переговоров офицер наконец смягчился и пропустил Елизавету, которая с ужасом пыталась подобрать слова, однако судьба смилостивилась над нею: Мария Федоровна уже знала страшную новость.