Корона Дейлмарка
Шрифт:
Маевен показалось, что река исчезла так же внезапно, как и появилась, оставив Митта и Морила сидеть на вершине валуна совсем рядом с зеленой дорогой. Она не могла решить, что ей делать: то ли приветствовать их радостными криками, то ли подбежать и потрясти обоих за грудки. Девочка чуть не сошла с ума, пока наблюдала за ними. Они битый час сидели на скале посредине реки и о чем-то болтали. Маевен едва не охрипла, пытаясь докричаться до них. Навис стреножил лошадь Митта и присоединился к ее попыткам, но проклятые мальчишки, похоже, ничего не слышали. Впрочем, Хестеван и Венд раздражали ее ничуть не меньше.
Оба
– Там, где они находятся, услышать нас невозможно.
Морил и Митт слезли со скалы и перешли через дорогу; вид у обоих был необычно смущенный.
– Так быстро? – ехидно заметил Навис. – Мы рассчитывали проторчать здесь всю ночь.
Митт попытался что-то объяснить, но его рассказ показался ему самому таким убогим и бестолковым, что он донельзя обрадовался, когда общее внимание переключилось на Хестевана. Тот схватил Морила за плечо и разразился обличительной тирадой.
– Сейчас не время и не место для таких фокусов, – начал он негромким проникновенным голосом. – Мы совершаем путешествие, которое должны довести до конца; у нас есть попутчики, с которыми необходимо считаться, а впереди предстоит выступление в Гардейле. – По мере того как он продолжал внушение, его голос постепенно набирал мощь. – Ты мог испортить свою квиддеру или – что было бы еще хуже! – потерять ее. Ты чуть не покалечил лошадей. Только чудом ты не утопил всех нас!
Все слушали этот монолог, испытывая чувство неловкости. Морил уставился на Хестевана с таким видом, будто никогда в жизни не слышал ничего подобного, и, судя по выражению лица, это была не просто выволочка, которую мастер устраивает своему ученику, но нечто большее. Маевен не могла не заметить, что Хестеван насмерть испугался внезапного появления реки. Может, он просто срывает на Мориле зло за свой страх. Но тут старик еще сильнее повысил голос:
– А теперь, живо, отдай мне квиддеру, и я запру ее в ящик до тех пор, пока ты не подрастешь и не наберешься достаточно ума, чтобы тебе можно было ее доверить.
Морил стиснул квиддеру и отступил назад:
– Нет. Вы не имеете никакого права…
– Я имею полное право! – перебил его Хестеван, возвысив голос так, как это под силу лишь певцам. Его слова гулко отдавались в близлежащих скалах. – Мой ученик решил позабавиться с могущественными силами, которые нельзя доверять такому сопляку! Да ты и понятия не имеешь о том, что это за квиддера!
– Еще как имею, – возразил Морил. Мальчик снова побелел как полотно, но не собирался сдаваться. – Она принадлежала моему отцу, а не вам. У вас нет никаких прав забирать ее.
Митт почувствовал, что должен вмешаться:
– Подождите. Ведь он не сделал с квиддерой ничего плохого.
Хестеван его будто и не слышал.
– Сейчас же дай мне квиддеру, – потребовал он и резко протянул вперед руку.
– Совершенно ни к чему… – снова попытался влезть Митт, но тут за дело взялся Навис.
Подойдя к менестрелям, он заговорил самым саркастическим тоном, на какой был способен:
– Может ли быть так, чтобы мастер позавидовал своему ученику? Конечно же нет! Или, может, все-таки да?
Хестеван повернул голову и прожег Нависа гневным взглядом. Венд тревожно посмотрел на Маевен:
– Госпожа!
Маевен чувствовала себя совершенно так же, как бывало в школе, когда ей доводилось видеть, как учитель отчитывает ее одноклассников. Хестеван был так похож на доктора Ловиата, что она не могла преодолеть это ощущение. И конечно, если учитель решает отчитать кого-то, никто из класса даже и помыслить не может о том, чтобы вмешаться. Взгляд Венда заставил ее вспомнить, что она вовсе не в школе. Маевен попыталась собраться с мыслями.
– Подождите, – обратилась девочка к Навису. – Э-э-э… Хестеван, я не уверена, что это будет правильно. Не далее как этим утром Морил объяснил мне, что договор об ученичестве у вас заключен с вашей дочерью Фенной, а не с ним. По его словам, он отправился с вами по своему собственному желанию. Разве таким образом он не становится вашим… э-э-э… коллегой, а не учеником?
– Вообще-то, да, – выдавил из себя Хестеван. Старик буквально кипел от негодования. – Но, учитывая его возраст и совершенный проступок, обычный закон вряд ли здесь применим.
Рассерженный, он так походил на доктора Ловиата, что Маевен пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы не кивнуть. Как уже не раз случалось в последнее время, она обнаружила, что, похоже, дело зашло слишком далеко для смиренного согласия со стариком.
– Я здесь главная, и заявляю, что на самом деле он не является вашим учеником. И потому я говорю, что вы не можете отобрать у него квиддеру, даже если Морил сделает что-нибудь… сотворит с ее помощью какое-нибудь безумство.
– Тут есть и моя вина, – вставил Митт, но его слова прозвучали очень уж некстати.
После того, что сказал ему Морил, он опасался даже смотреть на Норет. Хестеван вскинул голову и воинственно выпятил бороду в сторону Маевен.
«Вот и еще один обиженный! – воскликнула про себя Маевен. – И Митт тоже глядит зверем. Если ты предводительница, то все тебя ненавидят. И Морил тоже сейчас возненавидит».
– Морил, скажи, ты хотел при помощи квиддеры причинить вред Митту?
Любой другой мальчик начал бы протестовать и объяснять, что Митт вдвое больше, чем он. И потому на Маевен произвел огромное впечатление простой ответ юного менестреля:
– Да.
Она чувствовала себя чуть ли не чудовищем, но хорошо понимала, что, избрав твердую линию поведения, должна выдержать ее до конца.
– Раз так, то кому-то придется взять на себя ответственность за инструмент до тех пор, пока мы не доберемся до Гардейла. Морил, не будешь ли ты любезен передать свою квиддеру Венду?
Невозможно было понять, кто из троих – Морил, Венд или Хестеван – удивился сильнее. Старик отвернулся и полез в повозку, все так же воинственно выпячивая бороду. Морил в первый момент еще крепче прижал к себе квиддеру. А потом, бросив на Митта взгляд, исполненный какого-то непонятного остальным значения, протянул Венду красивый блестящий инструмент. Венд взял его столь почтительно, что могло показаться, будто квиддера сама скользнула ему в руки. Он перекинул потертый кожаный ремень через плечо и посмотрел на инструмент с таким видом, словно прижимал к груди ягненка, спасенного из-под снежного завала. Пальцы левой руки легли на струны, и выглядело это так, будто он ничего не мог с этим поделать.