Корона, Огонь и Медные Крылья
Шрифт:
— Жаль, — сказал он нашему другу-дракону, — что ты, воин-птица, один, а прочие — простые люди. В деревне — тревога и горе. Демоны-нетопыри, с которыми тяжело сражаться стоящим на твердой земле, третьего дня унесли нескольких козлят, а вчерашней ночью — ребенка, выбежавшего за нуждой во двор, когда заснули его родители. Боюсь, что эта напасть, отведав человеческой крови, повадится сюда.
Я перевел слова старосты на наш родной язык. Рааш-Сайе взглянул на Антония, а Антоний сказал:
— Объясни им, Доминик, что мои люди остановятся дозором вокруг деревни и во дворах. Чтобы не спугнуть
Наш отряд переполошил деревню; пока мы разговаривали со старостой, деревенские парни и молодые мужчины собрались вокруг, рассматривая солдат, словно бы невидаль. Нам с Рааш-Сайе пришлось долго объяснять им, что сии люди — союзники принца Тхарайя, но когда это было принято к сведению, для нас нашлись лепешки и молоко, а для наших ослов — сухой клевер и даже овес.
Пока заря еще освещала окрестности, Антоний разместил солдат под кустами, между камней — и под навесами, где хранились сено и дрова.
— Все должны держать наготове заряженные пистолеты, — приказал он. — Может оказаться, что будет некогда их заряжать, когда гад нападет. Никто, Боже упаси, не должен спать — потому что заснувший на посту может легко проснуться уже в аду, от жара адского пламени.
Я не знаток стратегий и тактик, но план Антония показался мне действенным.
Разместив людей, мой принц подошел ко мне. Я умылся и теперь смачивал ледяной колодезной водою платок и выжимал воду на раненое плечо. Холод утишал жар и приносил истинное блаженство.
— Тебе лучше? — спросил Антоний. — Я хочу остаться с тобой. Ты будешь спать, а я посторожу, чтобы летающие бесы не унесли моего духовника. Они непременно позарятся: ведь никто и никогда не учил бедняг добру, а им, верно, хочется быть добродетельными.
Я устал, но мне достало ума не рассердиться на его кощунственную болтовню: Антоний выдал шуточку такого рода, какими обменивался со своими несчастными дружками, пока они еще были живы.
— Спасибо за заботу, — отвечал я ему в тон. — Вряд ли мне удастся заснуть. Этот жар создает представление об огне адском — и я намерен просить Господа, чтобы представление осталось лишь умозрительным.
Антоний сел рядом со мною и принялся заряжать пистолеты. У него оказалось шесть пистолетов и целый запас пороха и пуль. Я подумал, что он намерен сделать сразу столько выстрелов, сколько успеет.
— Если ты не собираешься спать, — сказал он, засыпая порох в пистолетный ствол, — может, расскажешь мне что-нибудь?
Так дитя просит наставника о сказке; я невольно улыбнулся, несмотря на боль.
— Из Писания? Хочешь, прочту что-нибудь вслух?
— Лучше из истории, — сказал Антоний. — Как про Фредерика Святого. Я не охотник слушать чтение из Писания — мы же не в церкви. После молитвы, да?
Вероятно, его наивная жестокость должна бы была раздражать меня — но я отлично понимал, что в ней сейчас нет, по крайней мере, злого умысла. Антоний сочувствовал мне, как мог — но его возможности не простирались так далеко, чтобы он позволил мне передохнуть и хоть отчасти прийти в себя.
Он выжидающе смотрел на меня. Что я мог ответить!
Не годится требовать от детей — даже от взрослых с детской душою — чтобы они, подобно взрослым, проникали умом в побуждения и чувства других. Надобно судить их поступки по намерениям — а намерения Антония были наилучшими: он желал окончательно помириться со мною.
Я стал рассказывать, выбрав житие Блаженного Иеронима.
Антоний слушал с живым любопытством, забыв пистолет на коленях. Впрочем, тяжелый дневной переход, очевидно, утомил и его — спустя небольшое время, принц глотал зевки и по временам встряхивал головой, изо всех сил борясь со сном.
— Ты засыпаешь, — сказал я, дойдя до встречи Иеронима с государем Прибережья и изрядно устав от речей. — Поспи, это ничему не помешает. Я разбужу тебя, если на деревню нападут.
Антоний сдунул челку со лба.
— Брось, — возразил он запальчиво. — Ты не солдат, а я отвечаю за успех операции. Ветер рассчитывал на меня!
Весь вид Антония выражал решимость и волю — но мне казалось безмерно тяжело принимать его всерьез. Он говорил, как маленький послушник, который намерен предаться бдению, дабы разбудить наставника на всенощную — и полон героической готовности не спать, что бы ни сталось. Я с трудом скрыл улыбку, несмотря на всю опасность нашего положения.
— Неужели ты думаешь, что я могу подвести тебя и погубить многих людей, принц? — сказал я, стараясь сохранить хотя бы внешнюю серьезность. — Ты должен хоть немного отдохнуть. Клянусь, я разбужу тебя при первом подозрительном шорохе.
И принц, как я и ожидал, отдал мне ответственность с облегчением и радостью. Он улыбнулся сонно и благодарно, сей же момент растянулся на траве и заснул, едва закрыв глаза.
Я остался смотреть, как в горы идет ночь.
Рана оказалась весьма надежным средством от случайной дремоты. Любое неловкое движение отдавалось в плече горячим ударом — и я не мог не счесть это удобным для бдения. Отвлекая себя от боли, я вспоминал прекрасные тексты из древних вечерних молений Святой Агнессы и наблюдал, как белесый серпик месяца наливается золотом, золотя покрытый снегами горный пик вдалеке, а темная синева, разливаясь с запада, медленно топит в себе небосвод. Воздух, напоенный пряным ароматом горных трав, был сладок и свеж. Мир полнился сонным покоем; не только люди, но и брехливые деревенские псы, угомонились и улеглись. Тишину нарушали лишь мерные цокоющие звуки, вероятно, издаваемые какой-то насекомою тварью. Время шло — и чем более его проходило, тем явственней мне казалось, что война — это неправда.
Слишком тяжело принималось душою, что в этих горах, окутанных дымчатою вуалью прозрачной туманной дымки, дремлющих в свежей тиши, могут происходить отвратительные события, а люди и нелюди льют здесь кровь легче, чем воду. Мне было грустно, нервно; я не мог взять в толк, как ввиду этих бездонных и осиянных бархатных небес может вообще существовать зло…
Рааш-Сайе скользнул ко мне в лунном сиянии, подобно тени.
— Дитя солнца, — окликнул он меня еле слышно, как язычника-огнепоклонника. — Глянь на небо — прибывают гости.