Корона, Огонь и Медные Крылья
Шрифт:
— Беда не приходит одна, услышь, Нут, — бормотал Шуарле. — Как все обрушилось разом — эта война, господин улетел, государь умер, твой деверь оказался убийцей, Лиалешь… Нам придется драться, вот увидишь, нам и вправду придется драться — и нам придется драться с дворцовым гарнизоном, услышь, Нут, а для этого наша армия маловата, кажется…
— Дворцовый гарнизон?! — переспросила Раадрашь и расхохоталась. — Пропадом, пропадом! Я не завидую тем, кто сегодня попадется на моей дороге!
— А у Лиалешь младенец, — сказал Шуарле, и я накрыла
Я повязывала платок, когда в коридоре послышались шаги, вскрик и какая-то возня. Далекие вопли все время звучали где-то на краю слуха; я полагала, что жены и возлюбленные покойного государя оплакивают его, оттого не слишком волновалась, но близкий шум меня напугал. Я взглянула на близнецов, замерших, как безмолвные стражи — и один из них распахнул двери.
Вырвавшись из рук солдат, в комнату влетела Далхаэшь, почти нагая, лишь в полукорсаже, поддерживающем грудь, растрепанная, с разбитым в кровь лицом — и с разбегу бросилась к моим ногам, обхватив колени:
— Госпожа, любовницы принца Тхарайя мертвы! Все, кроме меня!
У меня потемнело в глазах.
— Господи! Как?!
Шуарле накинул на нее плащ, но Далхаэшь прихватила его только на груди, свободной рукой держа меня за подол.
— Принц Лаа-Гра приказал своим солдатам перерезать всех! — зачастила она, поглядывая то на дверь, то на меня. — Я жива лишь потому, что этим убийцам захотелось меня! Они сочли, что я — уже мертвая женщина, и что это им так сойдет, ну а я смогла убежать, и вот они теперь торчат за твоей дверью, чтобы добить меня, когда я выйду!
— Им захотелось? — услышала я из-за спины насмешливый и злой голос Раадрашь. — Или ты предложила, надеясь на отсрочку? Ты, ничтожество…
Далхаэшь задохнулась, как будто слова Раадрашь петлей сжали ее горло, вскочила и взмахнула руками в безмолвной злобе и отчаянии.
— Зачем же? — вырвалось у меня. — Какая теперь разница, Раадрашь?
— Разница?! — отчеканила Раадрашь, взмахнув хвостом, как бичом. — Разница — честь и доблесть, Лиалешь, это же понятно! Честные — убиты, уцелела — вот эта, мелкая тварь, развратница, предательница!
— Ты, демоница, не женщина, ты — метательный нож! — закричала Далхаэшь в настоящей ярости, прерывая слова всхлипываниями. Ее крик снова разбудил Эда и тот заревел спросонья. Сейад хмуро посмотрела на Далхаэшь, но той было все равно, она защищалась. — Ты никогда ничего не чувствовала, ты сама убийца, понять убийцу тебе легче, чем жертву! Тебе плевать на жизнь, ты из тех, кто умирает, смеясь — а я жить хочу! Ты ненавидишь меня, потому что я — моложе, я — человек, я родить могу! Я… — на этих словах Раадрашь отвесила ей пощечину, от которой Далхаэшь села на ложе, прижимая ладонь к щеке. — Я хочу жить, я еще хочу стать счастливой, — закончила она тише.
— Да, я ее ненавижу, — сказала мне Раадрашь
— Ты же ненавидишь и Тхарайя! — выкрикнула Далхаэшь, которой эта реплика будто придала новых сил. Дернувшись в сторону Раадрашь, она запнулась о труп солдата и даже не заметила этого. — Что он тебе?! Ты не терпишь его постельных дел, это знают все!
— Я не люблю моего мужа, зато я люблю моего принца, — сказала Раадрашь, окаменев лицом. — И он один для меня. А тебе, как жалкой собачонке, все равно, кому подставиться, был бы он кобелем.
— Потому что тебе, кованому железу, никогда не понять, для чего нужны постельные дела!
Шуарле отвернулся от бранящихся с болезненным отвращением на лице. Я поняла, что Далхаэшь не уймется и не замолчит, и сказала с нажимом, хоть мне было нестерпимо вступать в разговор такого рода:
— Далхаэшь, я не хочу это слушать. И прошу тебя перестать кричать рядом с ребенком.
В этот миг Далхаэшь вспомнила, что ей грозит смертельная опасность, и что она прибежала искать моей милости — она снова протянула руки к моей одежде, но Раадрашь ударила ее по пальцам.
— Лиалешь, ты защитишь меня? — спросила Далхаэшь умоляюще. — Ведь правда? Я всегда знала, что ты добрее и справедливее, чем Старшая… видишь, я уже замолчала, я виновата, я не подумала, но не стану больше говорить громко…
— Оденься, — сказала я. — Я рада, что ты осталась жива.
— Рада?! — удивилась Раадрашь.
— Конечно, — сказала я устало. — Смерти меня не радуют. Ничьи. Никогда. И пожалуйста, пожалуйста, Раадрашь, дорогая, держи себя в руках. Нас мало, и мы в беде.
Раадрашь прижалась щекой к моей щеке.
— Знаешь, что? — шепнула она мне в ухо. — В любви я завидую не тебе. Я завидую Тхарайя.
— Исключительно вовремя, — вздохнула я. — Милая, дорогая, сестра моя, давай обсудим это потом?
Раадрашь кивнула. Шуарле убрал мои волосы под бахрому платка. Мне хотелось пойти к Лаа-Гра с открытым лицом, но вовремя пришло в голову, что это будет оскорбительно и дурно выглядеть в глазах мужчин Ашури: я прикрыла углом платка нижнюю часть лица и укуталась в плащ.
Я еще рассчитывала на понимание.
Солдаты шли впереди, а мы — за ними.
Близнецы растворились в сумерках ночного Дворца — светильники в переходах горели через раз — но я чувствовала, что они следуют за нами, бдительно следя за каждым шорохом и движением окрест. Я уже ничего не боялась. Мне казалось, что за несколько часов этой ночи я видела больше смертей, чем иной солдат за день войны — и стала, в какой-то степени, жестче душой.
Мне нужна была внутренняя готовность к борьбе — и я была готова. Я только все время думала про Зумруа, который прибежал меня предупредить, зная наверняка, что будет убит. Ему приказала госпожа Бальшь? Или он хотел спасти меня? Он, шпион, склочник, заносчивый кастрат с замашками вельможи?