Корона, Огонь и Медные Крылья
Шрифт:
Он был одет в белые холщовые одеяния — широкие, расходящиеся книзу штаны и еще более широкую и длинную рубаху — и бос. Его длинные черные волосы, разделенные на четыре пряди и перевитые белыми лентами спускались ниже плеч из-за платка, прикрывающего голову и лицо — только яркие черные глаза и широкие черные брови не были скрыты, как у укутанных женщин. Никаких украшений или знаков сана он не носил.
Священник прошел по залу, мягко ступая, не торопясь, внимательно всматриваясь в лица. Остановился рядом со мной — мне померещилась улыбка под мягкой тканью платка, а от его задумчивого взгляда стало чуть легче. Лаа-Гра, усевшись на краешек трона, довольно-таки нетерпеливо дождался, когда священник повернется к нему, и сказал:
— Возлюбленный Нут, я рад, что ты явился по моему зову. Ты не мог бы повторить то, что твои братья говорили мне в храме?
— Зачем повторять? — отвечал священник. Судя по голосу, он был далеко не стар. — Я слышу, как ложатся кости в гадании Матери Случая, они каждый миг ложатся по-разному. Ты хочешь знать пути судьбы, принц — спрашивай.
Кажется, обращение "принц" Лаа-Гра не обнадежило.
— Что случилось на севере? — спросил он.
— Горы Хуэйни-Аман больше не щит Ашури, — сказал священник, чуть пожав плечами. Его голос показался мне чрезмерно безмятежным для такого сообщения, но он продолжал в том же тоне. — Изгнанные и проклятые, неупокоенные и забытые, те, кому нигде нет места — все они жаждут войти в мир живых через Хуэйни-Аман, как через ворота. Северянин, пришедший воевать, снял охранные заклятья.
— Северянин? — переспросил Лаа-Гра с нажимом.
— Которому она обещана, — священник махнул темной рукой в мою сторону.
— Ведьма, ведьма! — шикнул кто-то из-за спин, но священник хмыкнул и поправил:
— Любимица Госпожи Судьбы. Жена птицы, мать птицы, благословленная Костром.
Лицо Лаа-Гра снова дернулось.
— Что станет со страной? — спросил он почти зло. — Этот путь уже определен?
— Ворота будут закрыты и запечатаны, — по-прежнему безмятежно ответил священник. — Гранатовой кровью и жизнью любящего. Как всегда. Так что, пока безопасность страны в руках Тхарайя, я бы не беспокоился.
В зале зашушукались. Возлюбленный Советник покачал головой.
— Его называют Убийцей Войны, — заметил священник.
— Послушай, возлюбленный Нут, — сказал Лаа-Гра, с трудом переводя дыхание. — Ты сказал — "гранатовой кровью и жизнью любящего". Что это значит?
— Гранатовая кровь должна пролиться, а жизнь любящего вытечет вместе с нею, — невозмутимо пояснил священник. — Принц, тут уже ясны почти все пути. Горная цепь Хуэйни-Аман останутся нашим заслоном. Тхарайя сделает все, что надо, хотя это может оказаться непростым. Что тебе еще непонятно?
— Что значит "почти"?! — крикнул Лаа-Гра. — Что неясно?!
— Я вижу — что будет, — ответил священник. — Но я не вижу, как. Вот и все. Я вижу, что ворота будут закрыты и запечатаны, но не вижу, как это произойдет и как выполнятся условия. Знаю только, что они выполнятся. Больше я ничего не могу сказать.
С этими словами он повернулся, чтобы уйти.
— Тхарайя вернется? — выкрикнул горбоносый усатый принц, которого я не знала по имени.
— Не знаю, — бросил священник через плечо. — Я не сочиняю песен. И я не вижу частностей, я вижу только метки на костях Нут.
Он пошел к выходу, и никто не посмел его остановить.
Я смотрела вслед священнику и пыталась увидеть свет истины в этих, довольно темных пророчествах. Все это было страшно похоже на мои худшие опасения. Умри за страну. Умри за Лаш-Хейрие, за Гранатовый Дворец, за братьев, за жену и ребенка, которых пока не удалось убить — только умри.
Оказывается, твоя смерть — необходимое условие победы. И, уж наверное, твоя смерть — необходимое условие спокойствия и процветания. Ты — птица, не человек. Ты умрешь в полете, как птица. Ты умрешь.
Серый туман сгустился перед моими глазами, а звуки вдруг резко отдалились, отозвавшись дробящимся эхом. На миг реальными стали только руки Шуарле, поддержавшие меня, и его шепот:
— Твой сын, Лиалешь! Не смей быть слабой, принцесса!
Я тяжело встряхнула головой, пытаясь сбросить слабость, как путы. Лаа-Гра где-то на другом конце Вселенной спросил:
— Вы убедились, маловерные? — и его голос вызвал у меня тошноту, но тут рядом заговорила Раадрашь.
Она сдернула платок с головы и замахнулась рукой с разведенными пальцами — знакомым мне жестом:
— Земля тебя покроет, Лаа-Гра — а за рекой встретят с радостью! Смотри на меня, на принцессу ядовитых птиц, смотри! У меня есть отец, который назвал Тхарайя сыном, и есть братья, которые и для Тхарайя братья! А у моего отца есть крылатые подданные, лучшие бойцы на свете!
— Закрой лицо, демоница! — крикнул молодой принц, стоявший у самого трона, но Раадрашь расхохоталась:
— Хорошо, что ты позвал возлюбленного Нут, Лаа-Гра! Теперь я знаю, что врата для мертвецов открыты настежь, а Хуэйни-Аман больше не незыблемый оплот! Я полечу сказать это моим родичам! А еще скажу, что вероломный брат моего мужа нарушил его права, попрал честь и верность, послал грязных убийц к его женщинам и посягал на убийство его единственного сына! Как ты думаешь, что они ответят?!
Она выпалила это разом и остановилась перевести дыхание. В зале воцарилась мертвая тишина.
— Твои родственники и вассалы обмочились от страха, — насмешливо сказала Раадрашь. — Они поняли, что ты зовешь войну с государем птиц! Тебе это по нраву, ты, птица только по имени?!
Принц Орел, подумала я, ах, да… Господи, война… еще одна война… О чем она говорит? Маленький Эд вертелся и хныкал на руках у Сейад, и это странным образом мешало мне сосредоточиться.
В следующий миг что-то вокруг произошло, и призрачная рука одного из близнецов взяла из воздуха у самого горла Раадрашь метательный нож. Я догадалась, что Лаа-Гра, вероятно, сделал знак кому-то из своих воинов; не знаю, успела бы Раадрашь увернуться от ножа, но полагаю, что, вероятнее — не успела бы.
Мы живы, благодаря теням. Только — благодаря теням.
— Ты, убийца! — закричала Раадрашь, но я скинула, наконец, это серое оцепенение и поймала ее руку:
— Сестра… остановись.
Она обернулась, сверкая прекрасными злыми глазами:
— Что?! Я…
— Раадрашь, мы пока не будем говорить о войне, хорошо? — сказала я, как можно громче. — Мы с тобой вспомним, что Ашури принадлежит нашему драгоценному мужу Тхарайя, настоящему государю, а Тхарайя не хотел бы войны с птицами, правда?