Корона от обороны
Шрифт:
Промокший под недавним дождем виновник нежданной виктории (уж коль скоро фон Берг оставил позиции, померанцы записали на свой счет победу) мечтал только о том, чтобы согреться, в связи с каковым обстоятельством поминутно прикладывался к фляжке со шнапсом, и перепуганного насмерть артиллерийского капитана встретил довольно хмурым взглядом.
Впрочем, по мере того, как тот излагал свои обстоятельства, лицо ротмистра светлело все больше и больше.
– - Значит, говорите, уланы?
– - к концу капитанского рассказа Нойнер уже был само радушие.
– - Так точно. Не менее двух эскадронов, и эскадрон гусар.
– - Ба, лейб-гвардия?
– - подогретый шнапсом кирасир вдруг начал чувствовать, что сбываются все его мечты. Задать трепку гвардейцам, коих он почитал опасными лишь для женской добродетели, Нойнер был отнюдь не прочь.
– - Ну что, Левински, заставим рыдать салоны Бранденбурга?
– - Вне всякого сомнения!
– - горячо поддержал своего ротмистра поручик, горевший желанием отомстить за гибель в бою изрядно задолжавшего ему корнета.
В то же самое время артиллерийский лейтенант, бывший заместителем командира батареи, и начавший улепетывать одновременно со своим капитаном, -- единственно что, в прямо противоположном направлении, -- добрался до штаба фон Рейна.
Будучи человеком куда как менее опытным в военном деле, и, напротив, не будучи обременен излишним мужеством, он доложил командующему померанским авангардом о появлении у того в тылу двух бранденбуржских полков, несказанно «обрадовав» корпусного генерала, наблюдавшего прямо по фрунту перед собой силы врага не менее чем в бригаду, оседлавшую дорогу на Кляйнеегерсдорф.
По недолгому размышлению, фон Рейн предположил контратаку со стороны фон Берга, а поскольку столкновение с неприятелем произошло в промежутке между авангардом и основной армией, логичным для него выглядело предположение о попытке его окружить и уничтожить, покуда Кабюшо будет разворачиваться с марша. В этих обстоятельствах дальнейший штурм позиций фон Эльке, уже почти увенчавшийся успехом, казался ему безумием. Двум драгунским полкам и все еще не принявшему участия в сегодняшнем деле гусарскому эскадрону было отдано распоряжение контратаковать нарисовавшегося в тылу врага, разбить и прогнать, обеспечив прохождение подкреплений по дороге.
Отдал он и приказ отступать своим пехотинцам, однако вестовой передать его распоряжение попросту не успел. Посреди рукопашной свалки на дороге рвануло что-то уж вовсе невообразимое, и померанская пехота начала ретираду сама.
Явление драгун и кирасир к солдатам фон Лёве произошло почти одновременно. Перемахнувшие холмик кавалеристы Нойнера не задерживаясь устремились в атаку, и хотя их было менее сотни против трехсот бранденбуржцев, Юстас вовсе не был уверен в благоприятном исходе схватки с тяжелой кавалерией, а когда уланский пикет доложил о приближающихся драгунах, строй солдат майора, только развернувшийся для встречного боя, обратился в колонну, спешившую скрыться подальше от врага и пылающих возков.
Обманутый в лучших ожиданиях Нойнер, ни сном ни духом не ведающий о драгунах, бросился в преследование, ругательски ругая «трусливых гвардейцев» и размахивая палашом. Часть его эскапады достигла ушей фон Лёве, заставив того морщиться и скрежетать зубами, но урон гвардейскому гонору был самым значительным успехом, которого удалось достигнуть в этот день померанцам, до самого заката гонявших «Серых соколов» и аурумштадцев по полям, но так настигнуть их и не сумевшим.
Уже поздно ночью, после долгих блужданий, фон Лёве добрался до Кляйнеегерсдорфа, где солдатами и офицерами была устроена пирушка, на коей было выпито все трофейное вино и съеден захваченный фураж. Написанный под это дело фон Лёве и Кнаубе рапорт на имя фельдмаршала являл собой такой образчик образности и изощренности эпитетов в адрес врага, что знаменитое письмо казаков Бизанциумскому шахиншаху на его фоне казалось образцом изящной словесности.
***
– - Что это было?
– - ахнул кто-то рядом с фон Эльке.
– - Реутов убит.
– - скрипнул зубами генерал.
– - Его фамильное заклятие.
Тот чудовищной силы взрыв, что разметал и атаковавших, и оборонявшихся, никакой взрывчаткой устроить было невозможно -- в этом Эрвин был абсолютно уверен.
Немногие уцелевшие в центре бранденбуржцы с трудом приходили в себя, а померанская пехота, полностью деморализованная гибелью казалось уже взявших верх передовых баталий, спешно отступала. Остатки ведомых генералом мушкетеров, до того отбившихся от подходивших одна за другой потрепанных баталий фон Рейна, заняли остатки позиций, среди изувеченных и обожженных колдовским взрывом тел, и дали залп в сторону отходившего неприятеля, сигнализируя тому, что войска герцога Максимиллиана все еще готовы обороняться.
Генерал бросил быстрый взгляд на левый фланг, где дела также шли достаточно неважнецки. Солдаты Радека потеряли уже порядка половины от первоначального своего числа, и медленно пятились назад перед превосходящими силами неприятеля.
Впрочем, едва только померанцы на фланге заметили отступление в центре, как тут же сбавили напор, а потом и вовсе встали на месте, не видя смысла умирать в этот день. День, который уже фактически закончился -- солнце уже выглядывало из-за горизонта одним только краешком, а сумерки стремительно сгущались.
Со стороны поместья Айс-Шнее тоже продолжала доноситься мушкетная трескотня, в которую время от времени вплетались звуки орудийных выстрелов. С одной стороны, это сигнализировало о том, что Захуэр и фон Штоц все еще не сломлены и продолжают сопротивляться, с другой указывало на то, что фон Рейну удалось подтащить к очагу бранденбурской обороны полевую артиллерию. А может и конную -- этого генерал не знал, но искренне надеялся, что померанцам ничего серьезнее шестифунтовок под стены особняка выдвинуть не удалось, поскольку прийти на подмогу гибнущим товарищам он не мог никоим образом.
Впрочем, с наступившей темнотой звуки боя прекратились и там, оставляя Эрвину лишь надеяться, что померанцы прекратили бесплодные попытки атаковать, а не взяли верх.
Бригадный генерал проводил взглядом капрала Куртца, который ковылял в сторону лазарета, оперевшись на плечо молоденького солдатика -- того самого, что интересовался фамильным заклинанием Кабюшо, -- и стремительным шагом двинулся в сторону импровизированного штаба, где уже собрались все уцелевшие командиры. Не так уж и много их осталось, тех, кто был на ногах. Радек, с висящей на перевязи, замотанной прямо поверх формы бинтами левой рукой, артиллерийский штик-юнкер, штабс-капитан берштадцев, принявший командование ошметками полка после гибели всех старших офицеров, Зюсс, да шатающийся от усталости Кальмари.