Корона скифа (сборник)
Шрифт:
И вот опять пронесли реки талые льды к океану, опять зацвела в Томске черемуха.
Каждый эту весну встречал по-своему. Герман Густавович Лерхе старался изо всех сил укрепить свой авторитет. Его нервировали члены петербургской комиссии. Суетятся тут! И никакими их манерами и маневрами не проймешь.
В местной газете устроена была статья за подписью «Петр Добродетельный». Этот Петр рассказывал о том, как много сделал губернатор для всей Руси и для всего мира, изучая быт ойротских племен.
Деятельность губернатора благотворно повлияла на дальнейшее развитие золотой промышленности. Горные заводы в Алтайских горах и в Кузнецких степях, с помощью Лерхе обновились. Он покровительствует культуре и науке. Благодаря ему благословенный град Томск и вся Томская губерния стали процветать.
Счастливые сограждане присвоили губернатору звание почетного гражданина Томска, это такая малая благодарность за многочисленные великолепные деяния его.
Герман Густавович с удовольствием прочел газету. Но тут случилось, как на грех, происшествие, встревожившее город. В день выхода статьи Петра Добродетельного часы на башне городской ратуши забили невпопад. Знаменитый часовщик Иван Мезгин уехал в Петербург за инструментами.
Нашли другого механика, доктора Штрауса. Тот влез на башню, стал починять механизм. В часах отломилась вдруг скоба и колеса завертелись с бешеной скоростью, одним из колес полоснуло Штрауса по руке, отрезав напрочь кисть.
Народ собрался на вой и стенания Штрауса и увидел окровавленную кисть руки, валяющуюся возле одной из чугунных Венер.
Город, оставшийся без часового боя, почувствовал некий неуют. Тотчас поползли слухи. Неправильно дали почетного гражданина господину губернатору. Потешили бесов, а теперь бесы и развлекаются.
Шершпинский поднял на ноги всех агентов. Ясно было, что кто-то нарочно испортил городские часы, чтобы и губернатору, и полицмейстеру насолить. Но кто?
Напротив ратуши стоял кособокий треугольный домишко. Его недавно построил мещанин Яшка Полторанин. Причем стены складывал из могильных камней, которые валялись на берегу Томи неподалеку от биржи, там обнажилось древнее кладбище. Камни были хорошо обтесаны, это и прельстило безбожного мещанина Яшку Полторанина. Его предупреждали, мол, мертвые не простят. А Яшка только смеялся:
— Самый прочный материал! Дом будет, как крепость. А ночью часы с ратуши сниму и на своем доме повешу!
Роман Станиславович приказал арестовать Яшку. И что же? Яшку забрали вечером, а ночью его дом вдруг с грохотом провалился под землю! Причем дрожание земли ощутили сторожа в ратуше, и даже жители гостиницы «Европейская». Одна из чугунных Венер возле магистрата упала на землю. Скелет мамонта рухнул, разбросав свои части по земле, отдельные кости отлетели аж до Ушайского озера.
На месте дома обнаружилась громадная яма, в которой бурлила на дне вода. Откуда что взялось. Инженеры сказали, что это природное явление такое. Но, говорят, видели, как со дна ямы вынырнул крокодил, дожевывая Яшкину козу. И невольно вспомнилось зимнее происшествие с лошадьми. Кто их задрал и сожрал? Что за история с крокодилом этим? Фантазия? Но почему фантазия скотину жрет? Вот и будь тут полицмейстером!
Евгений Аристархович заходил. Поиски беглого шведа пока не дали результата. Правда, замечено, что известный нищий Севастьян Огурцов купил дом напротив соляного склада, неподалеку от дома Каминэров. Зачем? У Севастьяна еще два новых дома на Трясихе построено. Так зачем он древнюю развалину купил?
— Последить не мешает! — подтвердил Шершпинский, — Огурцов замечен в связях с разной шпанкой, может, он купил старый дом, чтобы краденое барахло прятать?..
Сказал и почувствовал раздражение. Ну что за успехи? Нищий дом купил! Тут надо по крупной птице стрельнуть так, чтобы вся губерния задрожала, Вот, мол, полицмейстер! Что за молодец! А получается, я, что молодец — против овец, а против молодца, сам овца.
И Шершпинский стал невольно подумывать, а не Полина ли это вредит ему? Да разве он плохие ей похороны устроил?
Эх! Тут и так тошно. Комиссия эта. Все пятеро Иванами Ивановичами прозываются. И их имена в официальных бумагах, видать, тоже ненастоящие.
Был он у них в присутствии. Вроде как докладывал о делах. Сам напросился. Вежливые. По имени-отчеству. Присаживаетесь, Роман Станиславович, кофею не изволите? И спрашивают, и в бумаги пишут. Вроде допроса получается. И на откровенность никак не вызовешь. От помощи в расследовании отказываются.
Герман Густавович встречался с ихним старшим, спрашивал, каковы выводы намечаются, каков итог будет? Так этот мерзавец ответил, мол, вам потом все из Петербурга сообщат.
И не подступишься к этим «Ивановичам». В гостинице сняли три смежных номера с окнами, из которых параднее видно. Всякого входящего в зрительную трубу разглядывают.
И что они узнали, а о чем догадываются? Думай теперь. Как-нибудь утопить бы их ненароком, нечаянно. Так нет! Это вам не Трущев. Осторожные! Хитрые. Сами кого хочешь утопят! И следят за ними, да не всегда услеживают, когда и куда ездили, с кем встречались. Уж так они хитро поворачиваются.
Вот дела! Бросить бы все, выйти в оставку, да обратно в Петербург! Сын Федор сейчас в кадетском корпусе учится, жена его опекает, да дочери помогает. Взрослая дочь Любаша скучает, поди, по отцу. Редко видятся. Эх, служба! Дела, ради которых обо всем забываешь. И вместо благодарности какие-то бумажные пачкуны под него яму копают!
И понял Шершпинский, что это действует на него весна. Вот и детей вспомнил, в сантименты впал! А дел-то сколько! Черемуха! Пусть себе цветет. Надо разглядеть, что за этой черемухой кроется.
А весна шла по городу, заглядывая и в роскошные дворцы, и в малые лачуги. Верочка Оленева загрустила, самая не зная о чем. Опять вспомнился ей Миша Зацкой. Смешной такой юноша. Милый, вообще-то. Немножко странный. Поэт, конечно. Любопытно было бы его встретить. Но сколько она ни оглядывалась на улицах, Миши нигде не видела.
Мадам Ронне твердила ей, что у юной девушки все впереди. Будет еще счастье, будет семья. Ах, мадам забыла свою молодость. Счастье Верочке нужно немедленно, теперь! Каждая минута без него — трагедия. И сознаться в ожидании счастья страшно даже самой себе. Не скажешь об этом даже лучшей подруге, там все на шутках кончается.