Корона Тафелона
Шрифт:
— Зачем?
Глупый вопрос. И так видно, что Юлди спать не может, так хочет повозиться с маленьким оборотнем, а Дака как засела в доме у Врени, так на глаза никому не показывалась. Но монаху удалось её удивить.
— Надо посвятить дитя Заступнику, — твёрдо сказал он.
— Ты спятил? Она же оборотень. Проклятая.
— Это невинное дитя, — настаивал Юлди. — Она не может быть проклята. Даже если её посвящали Врагу, её душу можно спасти.
— Что, думаешь, окропишь её святой водой, она сразу воспоёт славу
Юлди так и впился в неё глазами. Врени выругалась про себя. Проклятые — прозревшие, как они называли сами себя, — говорили о Заступнике «Надзиратель». Создатель поставил его следить, чтобы привязанные к миру — а мир это зло — души не думали о побеге. Освободитель — Враг, как называли его слепые, то есть верующие в Заступника, открыл людям глаза на совершённое над ними насилие. Показал путь, следуя которому они могут освободиться от вещного мира. Он же дал людям чёрную магию, научил колдовству, создал вампиров и оборотней, чтобы они приближали желанное Освобождение. Такие как Врени, как Медный Паук, высшие посвящённые, должны были нести Его слово тем, кто слепо верил церковникам. Открывать глаза обычным людям. Но, конечно, не монахам.
— Она слишком маленькая, чтобы говорить, — мягко произнёс Юлди. — Сколько ей месяцев?
— Да уж больше года, — сказала Врени, вспомнив короткий рассказ ведьмы. Та на прощание в двух словах рассказала о том, откуда у неё появилась эта девочка. Цирюльница нахмурилась. На вид маленькая оборотница была младше своего молочного брата. Года ей нельзя было дать при всём желании.
Монах таких тонкостей не знал и кивнул.
— Она должна принять благодать Заступника как можно скорее.
— Отстань от меня, — отмахнулась цирюльница. — Иди вон к Даке, с ней разговаривай.
Юлди в самом деле пошёл к дому, где Дака как раз кормила детей. Но не успел он толкнуть дверь, как перед ним будто из-под земли вырос Иргай.
— Не ходи туда, — велел наёмник хмуро.
— Я только хотел поговорить о…
— С другими говори, — не стал слушать Иргай. — Нечего тебе с моей женой разговаривать.
— Я говорил с другими, — мягко ответил монах, — а теперь я должен…
— Уйди, — стиснул зубы наёмник. — Не подходи к моей жене!
Юлди обиделся.
— Я дал обет целомудрия и если ты думаешь, что я…
— Будь ты хоть евнух, не ходи к моей жене! — разозлился Иргай.
Врени поспешила к ним. Как раз вовремя, Юлди тоже сжал зубы и был готов выхватить кинжал.
— Юлди, уйди, пожалуйста! — взмолилась цирюльница, схватив монаха за руку. Ещё не хватало, чтобы юноши подрались. Юлди с трудом вырвался — хватка у Врени была крепкая.
— Поздно спохватился, если твоя жена в чужом доме живёт, — бросил монах и ушёл. Иргай сплюнул.
— Не пускай к ней никого, — потребовал он у Врени. — Зачем Даку одну оставляешь?
— Поговорил бы с ней, — предложила цирюльница. — Небось плохо-то одному.
— Не хочу, — равнодушно отозвался Иргай и снова сплюнул. — Не до того сейчас.
Врени обошла юношу и шагнула в дом.
— Закрой дверь, — потребовала Дака таким холодным тоном, что цирюльница поняла: та всё слышала. Дети, уже накормленные, посапывали на волчьей шкуре. На этот раз Сагилл обнимал молочную сестру, запустив пальчики в пушистую шерсть.
— Давно она обернулась? — спросила Врени.
— Как ссорой запахло, так и обернулась, — пожала плечами Дака. — Чего он хотел?
— Кто?
— Монах, — пояснила молодая женщина. — Зачем меня с Иргаем ссорит?
— Провести обряд, — осторожно пояснила Врени. — Так принято у нашего народа. Дать ребёнку имя, чтобы её знал Заступник.
— А, — кивнула Дака. — У народа Иргая так тоже принято. Нельзя сейчас. Дочь отец должен принять. Потом Заступник.
— Дака, — осторожно начала цирюльница, — Иргай может и не принять оборотня… стоит ли…
— Я молоком её кормила. Моя дочь.
— Дака, ты подумай…
— Боишься? Всегда боишься, да? — засмеялась Дака. — Не бойся. Иргай крепко сердит! Я его знаю! Будет сердиться, долго будет. Помиримся. Мне без него, ему без меня — как руке без тела. Помиримся. Долго сердиться будет. Потом сам придёт.
— Была бы ты умнее, пошла бы к нему сама, — проворчала цирюльница. — Как дети малые, оба.
Дака замотала головой.
— Нельзя мне идти! Мать его меня выгнала. Нельзя. Сам придёт. Подожди.
Врени махнула рукой. Она уже поняла, что так просто Даку со своей шеи не скинуть. За что ей такая напасть-то?
На шкуре заскулила маленькая оборотница: брат слишком сильно вцепился в её шерсть. Почему девочка не кусается, Врени не понимала. Может, у них так принято, у оборотней. Может, боится. Дака парой шлепков восстановила порядок.
— Ничего не бойся, — сказала она. — Иргай помирать будет, обо мне вспомнит.
— Главное, чтобы он о тебе до того не забыл, — проворчала цирюльница.
Она развела огонь и принялась греть воду. Надо было заварить снадобье, чтобы поменять повязки у раненых. Дака опустилась на колени рядом с ней и принялась помогать.
Вечером, обойдя всех, кто нуждался в помощи, Врени заметила, что Юлди больше не крутится возле её дома. Никак поумнел. Но позже, принимая свой ужин из рук Зарины (еду по-прежнему готовили сообща), цирюльница обратила внимание, что Юлди так и не объявился. Она сказала об этом девушке.
— Юлди пошёл иву собирать, — отозвалась Зарина. — У нас короба испортились. Просились собрать. Увар не дал. Сказал, опасно тут. Если даже кого с нами послать, им нас защищать придётся. Но ива очень нужна. Увар велел Карско идти и Габору. С ними Ферко ещё пошёл.