Коронатор (Делатель королей) (другая редакция)

Вилар Симона

Где-то впереди прозвучал сигнал к бою. Ричард тотчас забыл о Майсгрейве и весь превратился в слух. Откуда-то неслись приглушенные выкрики, хриплые звуки трубы. Туман делал все звуки нечеткими, неузнаваемыми, однако Ричард был достаточно опытным воином, чтобы определить, что это не звуки битвы. Труба ревела без умолку, бил барабан, порой раздавались отдаленные восклицания, но это отнюдь не походило на схватку. Затем все стихло. Рыцари Ричарда в глухом тумане чертыхались, не понимая, что происходит. Наконец герцог не выдержал и послал одного из своих оруженосцев выяснить, что случилось. Однако едва тот скрылся, как снова раздался вой

трубы, и на этот раз явственно послышались звуки сшибающейся стали, крики боли и ужаса, громкие призывы. Битва началась.

Посланный вернулся далеко не сразу, а когда прибыл, стал докладывать:

– О святые угодники! Милорды, да там просто ад кромешный! Я был совсем рядом, меня тоже едва не затянули в свалку. Да-да, господа, это не рыцарский поединок, а настоящая свалка. Никто не думает о чести, о подвигах, люди падают и ползают в грязи, добивая раненых, четверо нападают на одного, не боясь позора, и колют его копьями в спину. У кого сломались копья, те орудуют обломками, как мужичье в драке. А сколько крови! Битва только началась, а уже стоят лужи крови!

Юноша был ошеломлен, и от него нельзя было добиться большего. Ричард уже было решил послать на разведку своего оруженосца, сообразительного и немногословного Джеймса Тирелла, но в это время прискакал гонец от короля. Ричард с невольной благодарностью подумал о старшем брате: несмотря ни на что, Эдуард позаботился, чтобы в ставке Глостера не остались в неведении.

Гонец короля – суровый, покрытый шрамами воин, побывавший не в одном сражении, – обстоятельно и подробно поведал о ходе боя. Да, натиск очень жесток, и йоркисты, и ланкастерцы дерутся так, словно каждый их противник – кровный враг. Королевский авангард понес большие потери, но сейчас государь со своим отрядом вступил в схватку и остановил наступавшего на него Экзетера. Видел ли посланец короля? Да, его величество бьется рядом с лордом Гастингсом и над ними вьется королевский штандарт. Он видел также, как зарубили знаменосца, но его величество подхватил знамя и передал его молодому оруженосцу с орлом на щите. Если он не ошибается, этот парень из отряда барона Майсгрейва.

Ричард поинтересовался, что за заминка вышла в начале битвы, и солдат, усмехнувшись, сказал:

– Это все из-за тумана. Ничего не видно на длину древка алебарды. Вот оба войска и встали так, что, начав двигаться, едва не прошли один мимо другого.

Рыцари Глостера, услыхав это, разразились смехом. Этим людям, привыкшим к крови и смертям, подобное показалось столь забавным, что они развеселились как дети, отнюдь не думая о том, что меньше чем в миле от них в это светлое Пасхальное воскресение идет кровавая сеча, где человеческое зверство не знает границ.

В отличие от большинства, Глостер казался озабоченным. Он все же решился послать за сообщениями верного оруженосца Тирелла, и тот вскоре вернулся с отнюдь не добрыми вестями: оказалось, что воинственный граф Оксфорд так насел на отряды Гастингса, что смял почти всю линию укреплений. Правда, из-за тумана он, отогнав йоркистов Гастингса, пробился к самому городку Барнету и его люди сейчас громят там обозы. Было и еще одно известие, не на шутку взволновавшее Ричарда. Оказывается, Уорвик послал на подмогу Экзетеру лорда Стэнли и теперь они теснят Эдуарда к болотам, стремясь загнать на зыбкую почву топей. Ричард занервничал, вглядываясь в пелену тумана. Ему не сиделось на месте, он то осаживал коня, то кружил на месте, то

поднимал его на дыбы, пока жеребец, не на шутку рассвирепев, начал брыкаться. Будь на месте Ричарда не столь опытный наездник, он непременно оказался бы на земле. Это немного остудило пыл герцога. Скорее бы уже прозвучал клич: «За братьев и святую Англию!»

Бой все длился. С наступлением утра туман, казалось, сгустился еще сильнее. Миновал час, другой. Нетерпение всадников сменилось досадой. Люди уже свыклись с доносившимися издали звуками боя: лязгом, ревом, грохотом и изредка прорывающимися сквозь шум криками, полными боли и муки. Между всадниками засновали маркитантки, предлагая вино, куски пасхального творожного пирога, пахучие копченые колбасы.

Время от времени с поля боя являлись гонцы – окровавленные, в помятых доспехах. Все они в один голос твердили, что им еще не приходилось видеть столь бешеной сечи. Битва идет врукопашную, нет никакого порядка, люди словно одержимы желанием убивать еще и еще, у них притупилось чувство страха, и воины в ярости кидаются грудью на мечи, а мародеры тут же под ногами сражающихся пытаются грабить павших.

Один из гонцов принес благую весть: пал брат Уорвика, маркиз Монтегю. На него набросилась добрая дюжина воинов, обезоружила его, и каждый норовил вонзить свой меч в щели его доспехов, так что когда тело Монтегю подняли на копья, чтобы показать ланкастерцам, изо всех отверстий лат хлестала кровь.

– А Уорвик? Где Делатель Королей? – допытывались все.

Обычно во время боя Ричард Невиль редко сходил с коня, находясь на возвышенности и руководя сражением. Но в этот раз он тоже сражался в пешем строю. Его видели в центре поля, и к нему было невозможно пробиться. Держа в руках тяжелую кованую палицу, он крушил налево и направо, так что под его ногами уже образовался курган из тел.

Ричард слушал гонца, наблюдая за Филипом Майсгрейвом. На мгновение ему показалось, что под забралом рыцаря мелькнула довольная улыбка. И вновь он подумал о том, что неспроста Джордж настаивал на том, что именно Майсгрейв оказался предателем, открывшим Анне планы Йорков.

– Сэр Филип Майсгрейв!

Барон, стоявший подле коня и угощавший его с ладони овсом, повернулся на голос Глостера.

– Милорд?

– Отъедем немного в сторону, барон. Думаю, нам есть о чем поговорить.

Он видел, как Майсгрейв, взявшись за луку седла, одним махом, словно доспехи не тяготили его, вскочил в седло. Его жеребец присел на задние ноги и заплясал, но, сдерживаемый рукой хозяина, последовал за конем Глостера. Ричарда вдруг охватила злость. Этот Бурый Орел обладал всем тем, чего так недоставало калеке Ричарду: сильным телом, статной фигурой, упругой мощью, сочетающейся с грацией дикого животного. При дворе все еще поговаривают, что королева Элизабет была без ума от него, а Кларенс утверждал, что и Анна Невиль благосклонна к Майсгрейву.

Они остановились у покрытого пеной цветов куста терновника.

– Барон Майсгрейв, мне стало известно, что именно вы посвятили Анну Невиль в планы Йорков, направленные против ее отца.

Филип ничего не ответил. Его лицо, обрамленное забралом, оставалось спокойным, синие глаза смотрели на герцога без всякого выражения. Но Ричард, обладая не менее великолепным самообладанием, выдержал паузу. Наконец Майсгрейв произнес:

– Вы говорите с такой уверенностью, милорд, словно принцесса Уэльская сама сообщила вам об этом.