Коронованный странник
Шрифт:
Севрюгин со сморщенным от боли и от жалости к себе лицом, уронив на землю саблю, стоял, покачиваясь и держась левой рукой за правое плечо, а между пальцев струилась кровь.
– Он ранен! Ранен!
– прокричал кто-то.
– Холстины бы перевязать!
– Эх, дуралеи, даже корпии не взяли!
– Да пусть же кто-нибудь рубаху снимет - разорвем её да перевяжем рану! Эка незадача!
Офицеры окружили товарища, уже сидевшего на траве и стонавшего. Затрещала разрываемая рубаха, а Александр все стоял и смотрел на суетившихся уланов, а когда плечо Севрюгина было перевязано, он громко произнес:
– Если кто-нибудь из вас так же храбро и умело воевал под Лейпцигом и желает вступиться за честь своего полка - милости прошу!
Но желающих сразиться не отыскалось - никто даже не повернул в сторону победителя лица, и тогда Александр продолжил:
– Господа офицеры, пусть один из вас, к примеру, ротмистр Чернышов, пройдет со мною на мою квартиру. Я передам господину ромистру пятьдесят тысяч с той целью, чтобы полковая казна была восполнена. Изношенные мундиры, негодная амуниция, оружие и прочее заменены на новые. Поверьте, мне не меньше, чем вам дорога честь третьего Украинского уланского полка. Ради сего я и готов пожертвовать личными средствами.
И воткнув саблю в землю, Александр надел мундир, повязал шарф, подвесил шпагу и надел кивер, а уланы с молчаливым недоумением смотрели на странного егеря. Никто из них не понимал, чем вызвана такая щедрость с его стороны, н кое-то вдруг припомнил, как этот лысоватый егерь произнес в доме Севрюгина престранные слова - "мои полки", и удивление офицеров возросло троекратно.
С ротмистром Чернышовым Александр пришел на квартиру унтер-офицера Гервуда. Ни говоря ни слова, отпер ключом шкатулку, отсчитал пятьдесят тысяч ассигнациями и передал их Чернышову.
– Надеюсь, сии деньги будут израсходованы по назначению?
– спросил он у ротмистра с доброй улыбкой на лице.
– О, несомневайтесь!
– торопливо спрятал деньги Чернышов и, пристально посмотрев на Александра, сказал: - И все же, я вас где-то видел - такое знакомое лицо. Уж не в Петербурге ли?
– Вполне возможно, - отвел взгляд Александр.
– Ну да прощайте, ротмистр. Мы вряд ли увидимся с вами когда-либо... даже в Петербурге сего уж боле не случится.
– Чернышов почтительно поклонился и вышел.
– Едва раздался стук сапог спускавшегося с крыльца офицера, к Александру подбежал Шервуд, которого Александр вначале и не заметил, хотя молоденький унтер все время сидел в углу комнаты. Бросившись на колени перед ним, глядя на него полными восторга глазами, Шервуд сбивчиво заговорил:
– Молю вас, выслушайте, меня, молю! Еще вчера, на празднике, я хоть и не сидел за столом, не упускал вас из виду! Сегодня утром, стоя у окошка дома штаб ромистра Севрюгина, я слышал все, что там происходило. Я знал, что творится у нас в полку, знаю, что происходит в других, и если бы вы на самом деле были обыкновенным капитаном, командиром роты, вас бы не ранило все это безобразие! Потом я шел сторонкой, когда вы с офицерами проследовали в лес! Там я следил из-за куста за вашим поединком с Севрюгиным, и, поворьте, мое сердце сжималось от страха за все... за вас, обожаемого мной! Как вы могли так рисковать? Не знаю, что вас заставило надеть мундир обер-офицера - я не вправе пытаться постигнуть волю вашу! Но признайтесь мне, признайтесь, и тайна никогда не будет мной раскрыта!
– Да в чем же я должен вам признаться?
– холодея, спросил Александр.
– Признайтесь, - молили глаза Шервуда, - вы... император Александр?
– Несколько мгновений Александр молчал, с полуулыбкой глядя на взволнованного унтер-офицера. "Что ему нужно? Правда, он выглядит искренним, но что стоит за этой искренностью? Простое любопытство?" - думал он.
– Предположим, вы правы, - тихо заговорил Александр, - но что же дальше?
– Лицо молодого человека, углядевшего в словах "капитана" подтверждение своей догадки, засияло. Он быстро поднялся, говоря: "Сейчас, сейчас, одну минуту, ваше величество! "- кинулся к сундуку, вскинул крышку и тащил оттуда что-то - это была тетрадь.
– Ваше величество, - шепотом заговорил Шервуд, подавая тетрадь Александру, - в армии против вас создан заговор с целью уничтожения самодержавия и установления конституционного правления. Пестель, предводитель Южного общества заговорщиков, призывает поднять бунт, уничтожить всю августейшую семью, а потом... впрочем, вы все сами прочтете. Сие - проект устройства политического, Пестелем сочиненный! Прочтите, если пожелаете!
– Александр присел за стол и стал читать проект. Его мало интересовали идеи бунтовщиков - ещё год назад Бенкендорф доложил ему о том, что в стране действуют тайные общества, имевшие целью свержение самодержавия. Сейчас же только горячность юноши заставила Александра приняться за чтение, но постепенно он увлекся и некоторые места немало поразвлекли его. Спустя четверть часа Александр встал из-за стола и с милой улыбкой протягивая Шервуду тетрадь, сказал:
– Молодой человек, вы ошиблись. Я - не государь император. На свете так много людей со сходными физиономиями. Ну представьте сами - император и вдруг в капитанском мундире, без свиты да ещё идет драться с каким-то растратчиком казенных сумм? Что за бред! У вас богатая фантазия, молодой человек. Вам бы сочинительством заняться. А о том, что знаете, напишите рапорт полковому, а то и дивизионному командиру, приложите при оном сию тетрадку да и служите себе спокойно. И пусть вам не мерещутся государи императоры в капитанских мундирах.
– И тут же прокричал, уже не обращая внимания на остолбеневшего Шервуда: - Илья! Анисим! Собираемся в дорогу! Довольно погостили у господ уланов.
5
ОСКОРБИТЕЛЬ ДЕВИЧЬЕЙ ЧЕСТИ
Серж Муравьев-Апостол и Мишель Бестужев-Рюмин уже с полчаса сидели за столом в бараке и молчали. Обоим было не просто грустно, а по-настоящему тягостно на сердце. Молчание прерывалось лишь глубоким вздохом одного из них, но наконец Мишель не выдержал, заговорил:
– Ну ладно, и не обещал он нам прямо ничего - так, одни намеки делал о возможности арестования государя, но как могло случиться, что он, едва сдал караул, как тут же удалился в отпуск, да еще, согласно монаршему разрешению, на два года! Неизъяснимо просто! За какую-такую услугу Алексашка Норову милость сию сказал? Да уж... не потому ль, что предал он нас всех?
Эта мысль пришла на ум Мишелю только что, и он даже испугался неожиданного прозрения. Вопросительно взглянул на Муравьева, но тот молчал, словно подтверждая молчаиием своим возможность такого варианта.
– А выздоравливает государь...
– в какой-то вялой задумчивости произнес Муравьев-Апостол.
– Что, рад за него?
– вскинулся Мишель.
– Да хоть бы он подох от оспы.
– Ну, помер бы, и что с того? Другой его заменит, Константин, царствовать покруче станет.
– Ах, да все равно, все равно! А я вот сижу и думаю: ведь наверняка донес на нас твой Норов. Говорил же я тебе - убить его тишком да закопать, а ты: "Нет, нет, сие такой благородный человек, под Кульмом в ляжку ранен был!" Не слушал ты меня, а зря. Ну так сиди и жди, когда придут нас арестовывать!