Коротко лето в горах
Шрифт:
Все остановились: к Чалому Камню отсюда в лоб не подойти.
— Оттуда лавина и пошла, — говорил Летягин. — Видите, снежный карниз. Ветер всегда из-за гребня, вот и наносит снегу. И когда такой карниз обрывается от собственной тяжести… А ведь тут дело проще, чем я думал! Взорвем Чалый Камень и завалим эту отдушину.
— Легко сказать. Сам еле добрел. — Бимбиреков мрачно посмотрел на Летягина. — А как поднять буровые станки, компрессор, взрывчатку?
— Найдем посадочную площадку — и вертолетом! Двадцатый век,
Наступил вечер. В свете закатного солнца снеговые вершины Джуры, багрово-красные, были словно раскалены в горниле летнего дня.
Летягин и Бимбиреков спускались вдвоем. По талому снегу вышли к ручью. Бешеная вода в белой пене хлестала выше сапог. Летягин остановился среди ручья, зачерпнул флягой и пил, запрокинув седую голову. Проводив взглядом низко над ними пролетавший вертолет, он смеялся, небритый, усталый, махнул рукой.
— А еще поработаем, Бимбирек, а?
— Практически… безусловно.
Они шли по краю крутого «снежника».
— Это и есть путь схода лавины. А вот, видишь, горная козочка пробежала, — говорил Летягин, показывая на след копыт. — Она знает, что такое лавина: обойдет, зря не ступит. Умна… Да. И жизнь любит.
12
В ущелье укладывали рельсы. Подъемный кран опускал готовые блоки пути. Свистел паровоз.
Холмы были исцарапаны зубьями ковшей. А вот и экскаваторы, они полными ковшами забирали в ручье мокрую гальку.
Взрывники бурили и сбрасывали с круч ненадежные обломки скалы.
И вдоль всего этого фронта работ двигались ЗИЛ и вездеходы с брезентовым верхом.
Паромная переправа, как в стародавние времена, соединяла два берега: правый, в скалистых косогорах, и левый, в песчаных дюнах, поросших сосновым бором.
ЗИЛ въехал на паром. За ним — два вездехода. Инженеры вышли из машин. Паром пересекал реку. Пассажиры тянули трос на роликах, провисший над рекой, и особенно выделялась могучая фигура Калинушкина.
(Со своими инженерами дядя Рика привычно властен и нетерпелив. Он любит шутку и фамильярен. И если чего не хочет слышать — все знают: не слышит.)
Он спорил со Спиридоновым — тот один по праву больного, с перевязанным горлом, не помогал переправе. Сильными руками Калинушкин охотно тянул над головой трос, как бы физически подавляя Спиридонова.
Медленно наплывал левый берег с его изумительным, как утверждали в лесхозе, реликтовым сосновым бором.
— Я вам покажу, и вы не станете спорить, — говорил Калинушкин. — Мы оставим Ивану Егорычу его снежный завал, а сами поведем трассу за реку. Вот она где пойдет…
— А как же автор проекта? — стойко возражал Спиридонов.
— То, что я предлагаю, это его вариант, вот ей-богу!
— Прошлогодний.
— Но ведь на чертежах подпись министра!
— Изыскатели нашли, что по косогору вести короче, дешевле.
— Вот и затоварились! Белым снегом.
— Летягин ищет, как сделать движение поездов безопасным. Сейчас все решается на Чалом Камне.
— Там еще начать да кончить.
— А этот сосновый бор? — не сдавался Спиридонов. — Вы видите: вековые деревья. Они погибнут.
Наплывал берег, сосновые кроны приблизились и вдруг как бы замерли в ожидании приговора. Спиридонов, не глядя на берег, упрямо продолжал безнадежный спор.
— Замысел Летягина понятен: спасти от нас этот бор.
— Жизнь поправляет самые лучшие замыслы, — не задумываясь, ответил Калинушкин.
— А вы хотите дать кругаля в семь километров.
— Вот ведь… интер-тре-пация! А сроки, сроки? Уйдем под снег! — И каждый раз могучим рывком тянул над головой трос.
— Вся полнота ответственности, Кирилл Кириллович, ляжет на вас. И я, как ваш заместитель, должен предупредить вас… — сказал Спиридонов.
— Знаете, я все-таки получаю на пять целковых больше своего заместителя, — с грубой ухмылкой возразил Калинушкин. — Это как раз за полноту ответственности!..
Паром ткнулся в пристань.
Отделившись от инженеров, Калинушкин и Спиридонов пошли вдвоем по песчаным дюнам под соснами. Теперь, когда не было слушателей, Калинушкин спорил без аффектации, даже казался грустным. И становилось заметно, что он умен, умнее своих нарочитых и капризных выходок. Спиридонов чувствовал это и спорил с ним теперь гораздо мягче, чем на пароме.
— Но почему бы не подождать Ивана Егорыча, не выслушать его инженерных решений — он же не зимовать собрался на Чалом Камне.
— Пусть Летягин поймет наконец, что мы, строители, пришли сюда не бруснику на сахаре варить. Да он и не станет спорить. Фактически я его выручаю. Не хочу топить. Как только мы уйдем от косогора, затихнет и прокурорская шумиха с этой дурацкой лавиной. И он это должен понимать.
— Не любите его, — сказал Спиридонов.
— А зачем мне его любить или ненавидеть… — Он повертел в руке сосновую шишку и бросил. — Вот пробью эти горы, как говорят газетчики: «уложу голубые рельсы», а еще нужники расставлю на всех полустанках. Культурненько… И уйду. Даже не оглянусь, честное слово…
И, дружески обняв своего заместителя, Калинушкин увлек его к парому.
13
В высокой траве вели теодолитную съемку. Где-то все время маячил Летягин — он с людьми, подсказывал, учил, склоняясь над записями. Вдали паслись стреноженные кони.
Отдельной парой работали Галя и Дорджа. Дорджа смотрел на Галю в трубу теодолита. В линзе Галя с вешкой вверх ногами. Дордже стало смешно, он по-мальчишески ребячлив. Галя тоже нашла повод посмеяться — перекосила вешку.