Коротко лето в горах
Шрифт:
Летягин внимательно все это выслушал, стегнул Чубчика и отъехал, не сказав ни слова.
24
Летягин вышел из домика почты, Бимбиреков — из парикмахерской, что напротив. Освеженный, припудренный, он старательно отряхивал с воротника и шеи остатки волос.
— Что, отправил? Слов на двести? Ну, тогда зайдем перекусим, — сказал Бимбиреков.
В харчевне было шумно и весело. Дымно. И лилось пиво.
— Нынче
За столом, уставленным пивом, двое охотников продолжали длинный разговор.
— …а с виду серенький, неприметный…
— Я вот приметный с виду? — могучим басом спрашивал рыжий детина, выпрямляясь, чтобы все могли им полюбоваться. — Приметный? А в руки ружья не возьму — не надобно! А жена у меня, Серафима, — он показал пальцем в сторону буфетной стойки, — неприметная, серенькая, однако на медведя с рогатиной ходит.
У прилавка, куда показал пальцем охотник, его жена покупала бруснику.
— На кого же Летягин ходит? — спросил дискантом другой охотник.
— На самого Калинушкина!
За соседними столами засмеялись.
— Летягин прижал малость Калинушкина, — продолжал бас, — береги, мол, сосновый бор, не ты его посадил, не тебе и рубить. Вот и нехорош, вот и невзлюбили.
— Говорят, засудят его лет на пять.
У крыльца харчевни стояла лошадь охотника. К крупу, за седлом, приторочена убитая горная коза. Жалко свесилась ее красивая головка.
Летягин уже взбежал на крыльцо и вдруг остановился, как будто узнал ту самую козочку, что заметил в горах. И молча вошел за Бимбирековым в шумный зал.
В особом уголке, отведенном для инженеров, сидел Спиридонов с перевязанным горлом. Летягин и Бимбиреков подсели к нему, заказали ужин.
Вошла женщина с усталым лицом, лет тридцати. В руках хозяйственная сумка и портфель. Стала толковать с буфетчицей о той же свежей бруснике, которая в корзине на прилавке.
Увидев женщину, Бимбиреков метнулся к стойке.
— Здравствуй, Вера. Я тебя во сне видел.
— Не чувствуется.
— Что ты сердишься?
— Редко стали видеться.
— Такое событие, на час не вырвешься.
— Варенье хочу сварить… Килограмма два, пожалуй, — сказала Вера буфетчице.
Бимбиреков решительно поставил ее сумку на прилавок и высыпал в нее из корзины всю бруснику. Что просыпалось, принялся собирать горстями. Вера невольно улыбнулась. Буфетчице тоже понравилась широта натуры этого человека. Бросив на прилавок десятку и не дожидаясь сдачи, Бимбиреков увел Веру с ее тяжелой сумкой к столу.
— Вы знакомы, Иван Егорыч? Это Вера Сергеевна, из тоннельного отряда. Садись, Вера!
За обедом разговор вели только Летягин и Спиридонов, Бимбиреков почти не принимал в нем участия, поглощенный молчаливым дуэтом с Верой.
— Глупо, конечно, — говорил Летягин, — что я нашей стряпухе — поп, что ли? Кормит она хорошо, все довольны ее стряпней. Ну, а пьет — значит, есть причина… Я ее вызвал к себе, говорю: «Что же вы пьете не в праздники… Руки у вас золотые, Прасковья Саввишна, а пьете…» А она посмотрела на меня: «Все вы, — говорит, — до рук тянетесь, а до души…»
— Это ваша Леди Гамильтон? — спросила Вера.
Летягин как будто не расслышал.
— Все пользы добиваются. Век возвышения пользы, — продолжал он, — то, что можно измерить в порциях обедов, в тоннаже грузов, в «кубиках» вынутой породы — только это имеет цену. Только к рукам тянемся… — Он перевернул бумажку, лежавшую на столе, и начертил контур реки, косогор с лавиной и левый берег с сосновым бором. — Вот этот сосновый бор. При Петре Первом сажали. Говорят, все мачты русского парусного флота из этого бора.
— Я там был. Видел, — сказал Спиридонов.
— Сосновый бор, говоришь? — спросил Бимбиреков. Он снова перевернул бумагу с планом — на ее обороте значился вызов прокуратуры. «Вторично» было подчеркнуто дважды.
— Я потребовал эксперта из Москвы — дал «молнию» в министерство, — сказал Летягин Спиридонову.
— А он уже и без вас вызван, — ответил тот. — По требованию прокуратуры. Устиновича ждем.
Летягин молча отхлебнул вино из бокала.
— Устинович скажет то, что скажет Калинушкин, — продолжал Спиридонов.
— Этот Устинович лет десять в главке работал с Калинушкиным. У них дачи на Клязьме, общий гараж, — объяснил Летягину Бимбиреков.
— В наше время все строится на личных связях, — заявила Вера.
Летягин усмехнулся, взглянул на нее, зачерпнул из ее сумки горсть брусники и весело сказал:
— Зачем же так мрачно?
Когда выходил из харчевни, снова бросил внимательный взгляд на козочку, притороченную к конскому крупу.
Бимбиреков с Верой тоже вышли на улицу, он крикнул вдогонку Летягину:
— Я ее провожу. Ты не жди!
25
На рассвете Галя разбудила Дорджу.
— Пойдем косить. Лесник уже встал…
Они побежали по той тропе, что вела в поселок. Впереди Галя, за ней Дорджа. Он не понимал, зачем ей это понадобилось, но был послушен.
Втроем они косили на заре. Широкими взмахами — хозяин дома. За ним резкими четкими движениями — Дорджа. И совсем неумело — Галя. Она все время прислушивалась.
— Слышишь? Кажется, Иван Егорыч вернулся?
Дорджа старательно прислушался, потом медленно повернул к Гале непроницаемое лицо и сказал:
— Это тебе показалось. Есть у нас поговорка: когда долго ждешь друга, то стук своего сердца принимаешь за топот его коня…