Корпоративное бессознательное
Шрифт:
Прежде чем Кеорт успел разглядеть ещё что-то, Эгер оттолкнулся от стены, перешагнул через обломки и ступил на асфальтированный периметр. Громоздкое импульсное ружьё он снял с плеча и теперь держал обеими руками. Оглядевшись, он мотнул головой.
– За мной.
Они пошли вдоль низких строений. С крыш срывались крупные частые капли дождевой воды. В прогнивших водостоках вода собиралась в широкие струи, сквозь ржавые дыры лилась на соседние здания, на асфальтированные дорожки перед ними. Где-то трубы забил разросшийся плющ. Эгер старался держаться ближе к стене, но даже так ему приходилось огибать падающие сверху потоки.
Они продвигались к центру периметра – похоже, тем же маршрутом, что нападавшие несколько лет назад. Эгер шел медленно, осторожно, и Кеорт мог в деталях рассмотреть картину неудавшейся обороны.
Почти каждое строение было изуродовано: выщербленный бетон, обитые градом пуль углы, продырявленный и искореженный металл. Зелёные побеги хотя бы частично скрывали разрушения, и это казалось Кеорту неким актом милосердия. Там, где раньше были огневые точки и наспех сооружённые укрытия, теперь лишь хрустели и позвякивали под ногами гильзы.
– Чья это станция? – спросила Эйди. – Никогда не видела такой знак.
Она указала на стену, где среди пятен ржавчины с трудом читалось слово «Гермес», а под ним можно было разобрать облупившийся тёмно-красный логотип – голова с двумя лицами: одно смотрело налево, другое направо.
– Это знак «Иллакис фарм», – не глядя ответил Эгер. Он вглядывался в строения впереди, пытаясь что-то рассмотреть за пеленой дождя.
– А что он значит?
– Мне сейчас не до этого.
Он пошёл медленнее, наклонив голову, исподлобья осматривая здания впереди. Меж его бровей пролегла глубокая морщина, ноздри напряжённо раздувались.
После нескольких расстрелянных строений начались тела.
Казалось, их были сотни, хотя на самом деле тел вряд ли было больше двадцати. Они были везде – лежали на асфальте под дождем, горбились в дверных проемах, в окнах, бесформенными комками темнели внутри помещений. Солнце, ветер и дождь мало что оставили от плоти, часто из сгнившей бежевой формы торчали лишь выбеленные кости. Некоторые тела превратились в высушенные мумии, похожие на изображения мертвых на полотнах готических художников.
Плющ пророс прямо сквозь тела, оплёл рёбра, превратив трупы в причудливые экспонаты некротической инсталляции.
Все мертвецы были в форме цветов «Иллакис фарм»: бежевые спецовки на сотрудниках обслуживающего персонала, терракотовый камуфляж на работниках службы безопасности. Ни одного трупа в других цветах не попалось Кеорту на глаза.
И ещё на телах не было ни винтовок, ни автоматов, ни даже пистолетов – только гильзы повсюду. Оружие и патроны кто-то забрал. Может, те, кто штурмовал станцию. А может, кто-то другой.
Кеорт огляделся, втянув голову в плечи. Здания стояли плотными рядами, одинаково мокрые и серые, покрытые ржавчиной и увитые зелёным побегами. Пелена дождя делала всё одинаковым, скрадывала детали. Слух заполнял мягкий шум тысяч капель, падающих на асфальт, на железо, на пластик крыш; в нём были едва различимы шаги трёх людей, идущих среди мертвецов.
Эйди всё больше сутулилась, втянув голову в плечи, часто озиралась. Широко раскрытые глаза казались бесцветными на фоне безмолвных строений и сырого бетона, тусклый дневной свет делал её лицо белым как бумага. Она старалась держаться как можно ближе к Эгеру, несколько раз порывалась взять его за рукав, но так и не решилась. Эгер шёл медленно, уперев приклад импульсного ружья себе в плечо.
– А как ты… – У неё на секунду пропал голос. – Как ты сберёг своё ружьё от Краха? Или оно не твоё?
– Моё. – Эгер не глянул на Эйди даже мельком. – Оно было при мне, когда всё случилось. Я был в подземном комплексе. Наверно, поэтому ружьё не пострадало. И мои импланты тоже.
Он делал длинные паузы между фразами, как будто был сейчас занят чем-то очень важным. Глаза с металлической каймой не отрывались от зданий впереди, прощупывали окна, входы, просветы между строениями.
– Вот как. А то ты никогда не рассказывал, а мне было интересно.
Она убрала с лица мокрую прядь. Пальцы заметно дрожали, будто стало очень холодно.
Эйди заглядывала ему в лицо, пытаясь поймать его взгляд, но он не глядя оттеснил её рукой за свою спину.
– Так значит, всё потому, что ты был под землёй? – Теперь она говорила ему в спину. – Думаешь, в этом всё дело? А то ведь все говорят, что всё сгорело, а оказывается, что нет. А тут есть что-нибудь подземное? Как ты считаешь?
Она начала сыпать словами – быстро, много, неуместно, лепетала что-то совсем невразумительное, и Кеорт наконец понял, почему.
«Это от нервов. Она волнуется. Тревожная нервная реакция».
Он вдруг ощутил, что если б было с кем говорить, то он сам с удовольствием нёс бы вслух всё, что приходит в голову, повторял бы всё по кругу, только бы не молчать. По вискам градом катился то ли пот, то ли дождь, вдруг превратившийся в кипяток. Воздух стал вязким и липким как кисель, лёгкие втягивали его с усилием, как перегруженная помпа. А когда он заставил себя разжать сведённые кулаки, то на ладонях обнаружил вдавленные следы от ногтей.
– И что, тут правда может быть что-то такое, что ещё работает? – Эйди шла за Эгером мелкими шажками и продолжала говорить: – Просто тут всё разрушено, расстреляно…
Эгер если и отвечал ей, то односложно, а чаще всего молчал. Он шёл всё медленнее. Эйди не замолкала. Её речь стала тихой, иногда превращаясь в неразборчивое бормотание. На то, что с ней никто не говорит, она не обращала внимания. Её движения стали дёргаными, из-под промокшей кепки по сторонам стреляли испуганные глаза. Она побледнела так, что синяк на её лице казался чёрным.