Коррекция
Шрифт:
– Вольно, Ник, – улыбнулся Зак. – Вы уже не во флоте, а я уже не генерал.
– Вы были генералом, Зак? – спросил Ник. – Откуда же вы сюда попали? Я сам с Седьмого флота, а Мартин с семьей приехал с другими беженцами из Англии.
– Не вы одни сдались Советам, Ник, – вздохнул Зак. – Я тоже им сдал все оставшиеся стратегические силы.
– Ну и правильно сделали, – одобрил Ник. – Вы ведь здесь недавно? Я так и понял. Поживете подольше, тогда поймете, что никакого смысла у нашей вражды к Союзу не было. Точнее, он был у тех, кому его наличие мешало устанавливать в мире свои порядки. И не нужно так на меня смотреть, Зак! Никто мне здесь мозги не прополаскивал. Поживете здесь с мое, познакомитесь с самыми разными людьми,
– Поживем – увидим, – пожал плечами Зак.
– Скоро Новый Год, – вступил в разговор до того молчавший Мартин. – Здесь мало кто отмечает Рождество, а вот Новый Год – это всенародный праздник. В столовых будут кормить по-праздничному, а кто захочет, дадут набор продуктов домой. Повсюду будут празднично украшенные елки. Мы собираемся у нас и приглашаем вас присоединиться. Заодно познакомитесь с нашими семьями. Сейчас у многих горе, и мы тоже потеряли близких. Но человек не должен жить своим горем и не должен быть один, особенно когда все веселятся. Вы придете?
– Если выдадут этот набор, и не отмените приглашение, то приду. Не обещаю, что смогу веселиться, но постараюсь не испортить вам праздник. Перед вашим приходом в коридоре засмеялась девочка. Это не ваша?
– Это моя дочь Сью, – сказал Мартин. – Ей пять лет.
– Тогда точно приду. Жаль, не смогу сыграть Санта-Клауса: совершенно нечего подарить.
– Не беспокойтесь, Зак, – сказал Ник. – В этой стране каждый ребенок получит подарок, а мы вам будем рады и так. И вообще, ни к чему ждать Нового Года, чтобы познакомиться с нашими семьями. Сейчас все в квартире Мартина, поэтому запирайте дверь и идемте с нами. Человеку плохо одному не только в праздник.
Глава 30
Альфред Педерсен, сколько себя помнил, не любил русских. Эта нелюбовь досталась ему в наследство от отца. Поэтому когда старший сын Ингер заявил, что забирает жену и дочь и будет пробираться в СССР, глава семейства впал в ярость.
– Можешь уезжать, куда хочешь! – заявил он сыну, только у нас не получишь даже хлебной корки!
Сын выслушал разбушевавшегося отца, плюнул на пол, а на следующий день уехал, не попрощавшись. Увидев, что продуктов в погребе стало заметно меньше, Альфред пошел разбираться к жене, у которой был второй ключ.
– Угомонись! – сказала Жордис опешившему мужу. – Ингер имеет право взять часть того, что он сам тебе принес! И если ты из-за своей бессмысленной злобы готов погубить нас всех, пусть хоть кто-то из семьи будет жить! И они с собой взяли совсем немного, остальным теперь больше останется.
– Небо уже светлеет, – буркнул он. – А скоро придет тепло! Меньше нужно верить столичным умникам. А мы на своих запасах и год продержимся.
Год они не продержались. Прошла неделя с отъезда Ингера, когда к ним заявился чиновник из Тондера.
– Добрый день, херр Педерсен! – поздоровался он, пройдя в дом мимо посторонившегося хозяина. – Есть решение правительства о переселении жителей из частных домов в государственные учреждения и на еще работающие предприятия. У вас ведь есть машина? Вот и хорошо! Только у нас в Тондере вас селить негде, поэтому нужно будет самим добираться в Силькеборг. Понятно, что захватите все продовольствие. Его нужно будет сдать в общественный фонд, потому что там вас будут кормить.
– С какой стати я буду уезжать из собственного дома? – уперся Альфред. – Да еще с кем-то делиться продовольствием! Не пошли бы вы, уважаемый Николас...
– Я пойду, – перебил его чиновник, уже привыкший к подобной реакции. – Только через месяц от всех частных домов отключат электричество. Давление газа в трубопроводе упало и три электростанции пришлось остановить. А скоро остановят еще две. Останутся только реакторы в Хернинге и Копенгагене, поэтому электроэнергию придется экономить. Не угостите чаем? Ладно, пойдет и кипяток. Уж больно холодно на улице, даже машина промерзла.
– Вы как хотите, а я забираю своих и еду вслед за Ингером! – заявил младший сын. – И сестру с собой заберу. Если уедем в Силькеборг, лишимся и машин, и продовольствия. Оттуда нас отпустят только с пустыми руками своим ходом! А оставаться здесь – это верная гибель.
– Возьми и меня, – сказала сыну Жордис. – Оставим отцу больше продовольствия, может быть, пару лет еще проживет. Все равно русские его, наверное, не возьмут.
– Это почему еще они меня не возьмут? – рассердился Альфред.
– Несколько дней назад слушала радио восточных немцев, – сказала жена. – Они передавали, что тем, кто не любит Союз, лучше туда не ехать, тесты они все равно не пройдут.
– Нет смысла оставлять отцу много продуктов, – возразил Борд. – Здесь он через месяц замерзнет, а в Силькеборге у него все равно все заберут. А нам продукты не помешают, мало ли как там повернется.
– Я еду с вами! – решил отец. – Даже если меня не примут, лишняя машина в дороге не помешает. Если с вашей что-то случится, доедете на моей, да и продовольствие больше сможем забрать. Сегодня нужно все собрать в дорогу, а завтра с утра выедем. И зарядите все накопители для одежды.
Утром перенесли в багажники обеих машин многочисленные сумки и саквояжи, надели на себя самую теплую одежду, и все взрослые вооружились пистолетами из арсенала Альфреда. Он сам, помимо браунинга, взял с собой карабин. Прошло одиннадцать месяцев с начала катастрофы, и солнце светило уже в два раза ярче, поднимаясь из-за горизонта мутным желтым пятном. Было неплохо видно, поэтому фары не включали. Бросив последний взгляд на оставленный дом, Альфред выехал на расчищенную от снега дорогу и погнал машину по направлению к Тинглеву. Жордис ехала с ним, а в машине Борда сидели его жена Леона с маленьким Марком и сестра Анека.
Через десять минут проскочили почти безлюдный Тинглев и вскоре свернули на магистраль в сторону немецкого Фленсбурга. Границу никто не охранял, шлагбаума на ней уже сто лет как не было, поэтому о том, что они едут по немецкой земле, можно было узнать только по навигатору. Встречавшиеся небольшие городки, отели и просто отдельно стоявшие дома были безлюдны и имели заброшенный вид, а дорога никем не охранялась. Через полтора часа проехали по окраинам Ноймюнстера. В городе, в котором несмотря на день было включено освещение, впервые увидели военную полицию. Две бронемашины, вооруженные крупнокалиберными пулеметами и лазерными установками, стояли на отводе от магистрали к центру города. Судя по освещению, людей свезли в города не из-за экономии энергии, а в целях безопасности. Попробуй защитить их всех от потока эмигрантов, едущих через немецкие земли. Но останавливаться в брошенных домах или в них жить, было запрещено. Об этом предупреждали надписи на нескольких языках и сожженные машины тех, кто пренебрег предупреждением. Через час проехали Гамбург. Здесь на улицах видели много людей. Городское освещение уже выключили, но из окон большинства квартир лился яркий свет. Здесь их впервые остановила полиция. Выяснили, кто они и куда направляются, предупредили, что ночевать следует в машинах, и разрешили двигаться дальше. До Берлина ехали четыре часа. Границу между Западной и Восточной Германией не заметили. Похоже, что немцы о ней просто забыли. То же было и в Берлине. Стена никуда не делась, но проезд уже никто не охранял, хотя и здесь полиции и военных было достаточно.