Коррекция

Ищенко Геннадий Владимирович

– Больше, я думаю, нечего искать, – сказал Василий. – Давайте сядем на этой скамейке и поговорим.

– Я вам буду говорить невероятные вещи, – начал Алексей. – Постарайтесь сразу не уходить, выслушать до конца и не материться, хотя бы из-за присутствия моей жены. Дело в том, что мы с ней пришли сюда из довольно отдаленного будущего.

– Действительно, – сказал Василий. – Хоть вставай и сразу уходи!

– Чтобы вы этого не сделали, мы вам покажем действие одного прибора, который используется для связи. Вот он. Это не часы, а что-то вроде радиостанции, которая передает не только звук, но и изображение, причем в объеме. В будущем из-за ретрансляторов с его помощью

можно связываться на огромных расстояниях. Здесь его возможности скромней, но километров на десять хватит. Мы не будем гонять мою жену далеко, посмотрите так.

Гуляющих в пределах видимости не было, поэтому Алексей вызвал Лиду, и у обоих над запястьем вспыхнули голографические изображения.

– Как я уже говорил, передается и звук, – сказал Алексей и его голографический двойник повторил ту же фразу. – Долго мы вас охмурять не будем: не хотим попусту разряжать батареи. Не надумали уходить?

– Говорите, я вас слушаю, – сказал Василий, зачарованно смотревший на голову Лидии, висевшую над странным прибором.

Изображение подмигнуло ему и исчезло.

– Сначала поговорим о вас, – продолжил Алексей. – Бумаги, которые я хочу сейчас показать и попросить отнести отцу, это фотокопия одной из книг, описывающих жизнь хорошо известного вам человека. Это Никита Хрущев. В ней о вас почти ничего нет. Но мне довелось читать другую книгу, в которой была очень коротко описана ваша судьба. Мы не знали, что нас занесет в это время, иначе я бы скопировал и ее. Но, я думаю, вам и так будет интересно меня послушать. Там было написано, что как-то в разговоре с сестрой вы сказали Светлане, что живете до тех пор, пока жив отец. Эта фраза оказалась пророческой. Нет, вас не убили, но лишили всего и на восемь лет посадили в тюрьму, следствием которой стала инвалидность.

– Когда умрет отец? – охрипшим голосом спросил Василий.

– Вечером пятого марта пятьдесят третьего года. Первого марта его разобьет паралич и до самого конца ваш отец так и не придет в себя.

– И что мне припишут?

– А что приписывают в подобных случаях? В вашем случае обвинений было много, начиная от аморального поведения и злоупотребления служебным положением, и заканчивая клеветой на СССР. Причем во многом вы виноваты сами. С вами в той ситуации, скорее всего, все равно разделались бы. Вы слишком много знали и были невоздержанны на язык. Но это произошло бы позже и могли пострадать гораздо меньше.

– Что я такого сделал, можете сказать?

– Конечно, – сказал Алексей и повернулся к жене. – Ты куда собралась?

– Надоело сидеть, – ответила Лида. – Погуляю здесь рядом и разомну ноги. А вы беседуйте.

– Вы почему-то решили, что Сталин был отравлен, – сказал Алексей. – И попытались вывести всех на чистую воду. На приказ Булганина наплевали.

– А что он приказал? – спросил Василий.

– Он вас направил командовать каким-то военным округом. В книге не написали каким, но, скорее всего, куда-нибудь подальше от Москвы. В то время вас плотно опекала госбезопасность. Все телефонные разговоры прослушивались, а вы болтали по телефону, не стесняясь в выражениях. После того, как вас выперли из армии, вы обратились в китайское посольства с заявлением, что отец был отравлен, и с просьбой уехать к ним. Потом последовал арест и почти три года следствия. Зубы вам, как свидетелям по вашему делу, никто не выбивал, но в конце следствие получило признание по всем пунктам обвинений.

– Это они умеют, – криво усмехнулся Василий. – Но если я себя так вел и говорил об отравлении, значит, были основания.

– Может быть, – не стал спорить Алексей. – Но даже если и так, вести

себя вызывающе, не имея за спиной сильной поддержки, по-моему, глупо. Вас сильно выбила из колеи смерть отца, и вы слишком привыкли к тому, что вам все сходит с рук.

– Когда я умру?

– В конце марта шестьдесят второго года. Точной даты я, извините, не помню.

– Сорок один год! И что делать, молчать? Сами же говорили, что все равно не оставят в покое!

– Успокойтесь, Василий! – повысил голос Алексей. – Вы такой были не один, просто пострадали одним из первых. Дележка власти началась еще при жизни вашего отца, но основные баталии разгорелись после его смерти. В конечном итоге к власти пришла всякая сволочь, и кончилось все очень плохо. Мы ведь здесь не из-за вашей печальной судьбы, хоть я вам и сочувствую.

– Хрущев?

– Да, но не он один. В результате борьбы за власть уничтожили самых честных, знающих и порядочных, а наверх всплыло все дерьмо. Будете читать книгу?

– Почитаю, но у себя, – ответил Василий. – Вы же ее все равно оставляете мне для передачи отцу.

– Я еще хотел сделать пометки на полях, но передумал. В личном разговоре можно сказать больше.

– Вы рискнете встретиться с отцом? – удивился Василий.

– Я готов рискнуть, – кивнул Алексей. – Я вам говорил, что все плохо кончилось, не сказал только насколько плохо. Ради того, чтобы такое предотвратить, можно рискнуть жизнью. И потом, здесь не вся книга, только две трети. И таких книг у меня несколько. А это история страны почти до конца века. Кроме того, есть информация по технике будущего, да и сам я очень много знаю. Постарайтесь донести до отца, что на добровольной основе он получит от меня гораздо больше, чем выбивая мне зубы в подвалах Лубянки или шантажируя женой. Я мог бы ограничиться этой книгой, только тогда даже ваша судьба изменится мало. Хрущев почти наверняка уже конченый человек, но Берия принимал в вашей судьбе не меньшее участие, и арестовать его должны только в конце июня. А если не будет Хрущева, может не быть и ареста. Понимаете? Хрущева ваш отец сотрет в порошок, но Берию не тронет.

– Я постараюсь сделать все, что в моих силах, но ничего не могу обещать, отец с моим мнением мало считается.

– Ладно, – сказал Алексей, поднимаясь со скамейки. – Держите пакет. Поговорите с отцом, а потом мы встретимся, и вы скажете о результате. Если он решит воспользоваться моими знаниями, я готов ему служить. Только все материалы я отдам ему, а уж он пусть сам решает, кому можно доверить с ними работать. Говорю, чтобы у меня при обыске ничего не изъяли. Пусть проверяют, что я не несу оружие или взрывчатку, но потом все вернут обратно. Не стоит такое оставлять в посторонних руках даже ненадолго.

– И где же эта книга? – хмыкнул отец.

– Изъяла твоя охрана! – буркнул Василий. – Но я их предупредил, чтобы не лезли читать.

– Позови Алексея, – сказал отец.

Василий вышел и через пару минут вернулся вместе с Рыбиным.

– Не разворачивали? – спросил Сталин у телохранителя, кивнув на пакет в его руках. – Ну и правильно, давай его сюда. Оба свободны. А тебе – он посмотрел на сына – я позвоню.

– Продал двадцать монет, – отчитался Алексей. – Больше у них не было денег. Теперь нам нужно, пока еще гуляем на свободе, избавиться от лишних ценностей. Делать тайники в лесу под елкой не будем, а спрячем лишние драгоценности, золото и часть денег на чердаке какого-нибудь дома. И взять легче, и ничего не промокнет. А оружие я прятать не буду, все равно им никто, кроме меня, не сможет воспользоваться.