Корректировка 2.0
Шрифт:
Наконец, мы достигли места лова. Морскую гладь бороздили десятки других лодок.
Один из наших рыбаков, как был в одежде, спрыгнул в воду, и с другой лодки нашей бригады ему протянули шест с привязанной сетью – гигантским зеленым шлейфом шириною не больше метра при многометровой длине. Рыбак воткнул шест в илистое дно и забрался обратно на борт.
Вторая лодка, стравливая сеть в воду, стала неторопливо описывать на веслах широкую, метров двести, подкову. После этого с раскрытой стороны подковы стала шнырять взад-вперед
Стас объяснил мне что, заслышав такой адский концерт, рыба пугается и, оставляя на поверхности выпуклый след, темной тенью несется к сети.
Вторая лодка, меж тем, двигаясь по концентрической окружности, все плотнее замыкала кольцо и наконец, добралась до нашего баркаса. Сеть с запутавшейся в ней кефалью стали помаленьку подтягивать и выбирать.
Мокрую сеть укладывали в одно отделение лодки, вынутую рыбу – в другое, белое кольцо поплавков делалось все уже…
Вся операция заняла часа полтора, и финал ее был сказочен.
Застиранное голубое небо, туго натянутое над головой, жжется раскаленной серебряной монеткой солнце.
Контрастируют выбеленные водой деревянные лодки и черные лица рыбаков. Ритмичные движения загорелых рук, вытягивающих сеть и выбирающих из нее улов. На дне баркаса уже порядочно рыбы.
Скоро совсем сузился круг поплавков. Кефаль, почуяв гибель, делала гигантские прыжки, бросаясь от края к краю. Порой, особо крупным и энергичным рыбинам удавалось перепрыгнуть белую цепочку и оказаться на воле, их пенистые торпедные следы веером разбегались от лодки.
Кольцо плена становилось всё меньше, меньше. Все… Нет!
Тут-то и случилось самое фантастическое зрелище!
Вода буквально вскипела, как если бы в сети попал бешено вращающийся пароходный винт. Море вокруг лодок вспучилось, синим и красным сверкали среди белой пены рыбьи спины и плавники, брызги фонтанами взлетали вверх, мутные потоки воды заливали лодку, и… и – все!
Грузная, трепещущая, переполненная рыбой сеть оторвалась от поверхности моря – и пленницы лишившись родной стихии, разом потеряли силу. Они струились в лодку, живой несметной грудой покрывая то, что по наивности я уже считал уловом.
Те дурочки были, в сети запутались, – смеясь, объяснили рыбаки.
Глава 7
На обратном пути – чего зря время терять – принялись готовить уху прямо в лодке.
Наши рыбаки почистили пару крупных рыбин.
Появились откуда-то примус, кастрюля, бутыль с пресной водой, лук, чеснок, разные приправы, мешочек крупы и баночка с солью, хлеб и прочая зелень-мелень и помидоры-мумидоры. А заодно – небольшой арбуз, который тут же был почикан и съеден.
Шипел примус, уха булькала в большой закопчённой кастрюле на баке
Мы со Стасом обозначили свое участие, припасенной заранее, парой бутылок водки. Бригадир для виду построжился, мол, в море не пьют. Но потом махнул рукой. На море штиль, берег рядом, да и чего тут пить – две бутылки на столько-то рыл. Так, символически для аромата.
Уха удалась на славу. Пахучая, наваристая и нажористая! Никогда раньше такой не ел.
Уже потом, я узнал, что рыбачили мы, оказывается в заповеднике. То есть занимались откровенным браконьерством.
***
Тут, вообще, интересное дело: главный зимовальный заповедник СССР существует лишь на бумаге. Но это я понял позже, а пока Стас уговорил отца выделить нам «козлик» с шофером Резо, чтоб этим же вечером вернуться обратно в Ленкорань. Я надеялся успеть на одиннадцатичасовой поезд в Баку.
В Ленкорани делать больше нечего, хоть Стас и упрашивал остаться на недельку (я нехило башлял), но история с Мирой не выходила из головы, плюс Ева, за всё мое прибывание в Ленкорани не выходила на связь.
На обратном пути решили заглянуть на экскурсию в музей этого самого всесоюзного заповедника.
Мимо ракушечных дюн, покрытых дикобразником, мимо рыбацких поселков, спрятанных в вечной зелени сосен, олеандров и лавров, дорога лежала в заповедник.
– Директора нету, – сказал начальник охраны заповедника Саид Абдурахманов. – В командировке директор.
Мы выставили две бутылки коньяка и взгляд янычара смягчился.
– Сейчас позову Сейфуллаха.
Научный сотрудник заповедника Сейфуллах Махаметдинов, с воодушевлением глянул на коньяк и повел нас показывать свое хозяйство.
Признаться, я был несколько удивлен. Даже сказал бы – я худею дорогие товарищи. В научном музее крупнейшего заповедника стояли скелетики нескольких птиц – эндемиков, лежал грустный каспийский тюлень, траченный мышами, да висела над дверью плешивая, жалкая морда подсвинка. Ещё стояло на шкафу встревоженное чучело совки – якобы, помогает от мышей (видимо, не очень), в углу скрипучий старый диван и окопная печка.
На этом осмотр закончился. Больше смотреть было нечего, ну, разве лишь гнездо деревенской ласточки, свитое над окном в коридоре, на давно пережженных электрических пробках.
Мы сели на колченогих табуретках за древний стол и открыли коньяк.
Саид выставил копченую утку и вездесущие помидоры.
* * *
– Нету таксидермиста, – сказал научный сотрудник Махаметдинов, после первого возлияния. – Специалист по чучелам к нам не едет: нету, понимаешь, условий.
– А кинофотоматериал? – поинтересовался Стас.