Корректировка1.1
Шрифт:
За секунду я обозрел ее всю, от крепких ножек до распирающих блузку полушарий и остановился на лице. Странно, почему раньше мне всегда нравились тощие девки. Это же просто девочка-персик - нежная кожа, щечки яблочки, губки бантики, глазки цвета сливы.
А я стою тут перед ней, в затрапезном прикиде, босяк босяком. Впрочем, судя по отсутствию брезгливости во взгляде, это ее ничуть не смущает. Во времена моей юности люди были куда проще, носили что придется - страна только выбралась из нищеты. А к стилягам - тогдашним хипстерам, наоборот, относились с подозрением.
– А как
– я решил, что немного лести не повредит.
– Евгения, - от смущения девчонка стала важной.
– А меня Феликс.
– Как Дзержинского?
– Типа того. Да вы заходите Женечка. Правда я убраться не успел. Я бы вас чаем напоил, но у дяди Вити даже чайника нет.
– А пойдемте к нам?
– предложила Женя.
– У нас все есть, и чайник, и варенье, и мед нам деда Коля с пасеки возит.
Отказываться было глупо, да и жрать хотелось.
– А бабушка что скажет?
– на всякий случай уточнил я, - не попрет?
– Да что вы!
– всплеснула руками девушка, - Баба Фрося мировой человек! Ей только дай кого-нибудь накормить. К тому же, ее и дома нет, она на базаре медом торгует.
Контакт налаживался.
Глава третья
Четвертая квартира отличалась от третьей лишь наличием еще одной комнаты. В зале висел непременный ковер с оленями, под ним раздвижная тахта, покрытая плюшевым пледом. Вдоль противоположной стены выстроились в ряд старинное трюмо, сервант с посудой, и шифоньер. Посреди комнаты царил массивный овальный стол украшенный вазой с букетом полевых цветов. Через распахнутую балконную дверь виднелась кадка с чем-то древовидным. И, наконец, всю третью стену занимал самодельного вида стеллаж заставленный книгами. На меня глядели тусклые корешки всевозможных собраний сочинений. Тут были Конан Дойл и Джек Лондон, и отечественные Лесков с Куприным и прочими Толстыми.
– Сейчас чай будем пить, - сообщила Женя и упорхнула на кухню.
Я подошел к трюмо. Зеркало было высоченное, украшенное сверху резным венцом. Под деревянную раму всунуты многочисленные поздравительные открытки и фотографии с патриархального вида дедами и старухами, детишками в смешных костюмчиках, серьезными молодцами и строгими молодухами. Меня привлекло одно фото, с изображением круглолицего прищуренного паренька в фуражке и парадном мундире с погонами танкиста. Но не это главное, а то, что внизу каллиграфическим почерком было приписано: "Чита, 1972 г."
– Жень, - позвал я, - а кто этот военный?
– Где?
– подпоясанная передником девушка раскраснелась от хлопот.
– А это братишка мой старший, Андрюшка. Он сейчас в армии, в Забайкалье служит в танковых войсках. Год отслужил, еще год остался. Скучаю по нему, прям не могу.
– Ну-да, ну-да!
– посочувствовал я.
– Но ничего, не плачь девчонка, пройдут дожди! А фотка-то старая?
– Новая совсем! Неделю назад прислал. Написал, что в мае фотографировался.
Ну, вот все и прояснилось. На всякий случай уточнил.
– Слушай, я что-то забегался, дням счет потерял. Сегодня, какое число? Четвертое?
– Да что ты, шестое уже!
– она счастливо рассмеялась.
– Первая неделя каникул!
Стол Женька накрыла царский: земляничное варенье, малиновое, яблочное. Мед свежайший, еще пахнущий ульем.
Мы пили ароматный чай, ели варенье и, как подобает солидным людям, степенно беседовали.
Незаметно перешли на "ты".
Я сообщил Евгении, что являюсь студентом НГУ, перешел на последний пятый курс и на каникулах решил посетить малую родину.
– А ты, кем будешь, когда закончишь? Как Виктор Мефодьевич, геологом?
(Вот и стало понятно, чем занимается "дядюшка")
– Нет, я на факультете естественных наук учусь. Химик.
Из дальнейшей беседы выяснилось, что дядя Витя здесь очень редко бывает. Говорят, у него, здесь Женька перешла на шепот, в другом городе есть любовница и он там в основном проживает. Вот и стоит квартира почти всегда пустая.
Их кухонька была такая же крошечная, как и моя. Мы сидели на расстоянии вытянутой руки, и я не мог удержать невольных взглядов то в вырез ее блузки, то на круглые коленки.
Она честно старалась не замечать моих взглядов и безостановочно щебетала.
Эту трехкомнатную квартиру дали деду Илье, ветерану войны и труда.
– Он всю войну, с первого до последнего дня прошел, - с гордостью говорила Женька.
– полный кавалер Ордена Славы, а таких меньше чем героев Советского Союза!
Вот только не успели дать квартиру, как дед возьми да помри от инсульта. С тех пор так и живут они тут вчетвером. Баба Фрося, Нина (Женькина мать), Андрюха брат и сама Евгения.
– А мамочка у нас где?
– невзначай поинтересовался я.
– На юге. Ей путевку от профкома дали в Геленджик. Она у нас передовик производства, начальник цеха на швейной фабрике!
– А тебя что ж с собой не взяла?
– Ну... надо же ей от нас отдохнуть, - при этом Женька сделала забавную рожицу явно кому-то подражая.
– А отец где же?
– Да они с мамой развелись, еще, когда мне четыре года было.
– И что?
– И ничего, - развела она руками, - алименты платит и не показывается. Один раз пришел, когда мне шестнадцать исполнилось... почему-то к школе. Я его даже не узнала сначала. Поздравил. Сунул коробку конфет и плюшевого мишку. Вот зачем, спрашивается, взрослой девушке дурацкая игрушка? Лучше бы духи или там, помаду подарил. Как жизнь, спрашивает? Нормально, отвечаю. Ну, постояли десять минут, как дураки, о чем говорить не знаем. Ушел, а я мишку этого в кусты закинула.
– Ну, это ты зря.
– Может и зря, - не стала спорить она.
– А конфеты не выкинула?
Девушка усмехнулась.
– Нашел дуру! Слопали с подружками.
– А ты Жень в какой школе учишься?
– В третьей.
– Я тоже в ней учился, до восьмого класса.
– А потом?
– А потом мы переехали в Новосиб. Там как раз Академгородок строился, отцу квартиру обещали. Здесь-то мы в комуналке жили и ничего не светило.
Мы посидели, помолчали. Вроде все темы обсуждены, чай булькает в животе и слопана целая розетка варенья, пора и честь знать - в смысле, валить. Хотя нет, есть еще одно дельце.