Корректор. Книга третья: Равные звездам
Шрифт:
– Ох, Лика… – прошептала Канса. – Как красиво!
– Тебе в самом деле нравится? – искоса, со странной неуверенностью глянул на нее Палек. – Серьезно?
– Конечно! – искренне ответила та. – Это… это просто замечательно!
– Не так уж и замечательно на самом-то деле, – вздохнул Палек. – Сейчас, когда отдохнувшим взглядом смотрю, вижу кучу огрехов. В море с цветом напортачил, ветер в разных частях холста, получается, по разным векторам дует, и солнце, похоже, на небе сразу в трех точках расположено… В общем, недаром я госпоже Мэдэре сказал, что еще дорабатывать придется. Пожрать есть чего? Я бы перекусил и еще пару часиков поработал.
– Ну еще чего! – возмутилась Яна. – Его жена заждалась, а он – поработал бы! Завтра с утра закончишь.
Она обошла стол и еще раз внимательно осмотрела картину.
– Да… – наконец сказала она. – Лика, поздравляю – наконец-то ты сделал что-то стоящее.
Неожиданно она склонилась к нему и нежно поцеловала его в щеку.
– Молодец, братишка! – сказала она. – Одобряю. А меня нарисуешь? У меня двухсот тысяч нет, но я за тебя лишний раз подежурю.
– Два раза! – быстро сказал Палек, подмигивая Кансе. – За меня и за Каси.
– Ну ты жук! – возмутилась Яна. – Целых два раза – за одну картинку? Ну ладно, я сегодня почему-то добрая. Обещать второй раз не обещаю, посмотрим по результатам.
– Заметано! – согласился Палек. – Имей в виду, если что, у меня свидетель есть.
– Жена права свидетельствовать против мужа не имеет! – усмехнулась Яна. – Лика, но все-таки – та госпожа… Мэдэра в самом деле тебе за одну картину двести тысяч заплатила?
– Двести тысяч? – переспросил Саматта, вместе с Дентором входя в столовую. – Богатенькая тетушка. Она на картине? Лика, ты, случайно, вторую жену заводить не решил?
– Она в два раза меня старше! – фыркнул парень. – Не она мне жена получится, а я ей бесплатная сиделка на смертном одре. И потом, у меня принцип – я с клиентами не трахаюсь. И с клиентками тоже.
– Да у тебя и клиентов-то раньше не водилось! – подозрительно прищурилась Яна. – Когда ты успел какие-то принципы выработать? Или ты просто помалкивал?
– Ну, не водилось, – легкомысленно пожал плечами Палек. – Мэдэра первая. Вот как появился повод, так сразу и завел принцип. Вы, девочки и мальчики, станете смеяться, но тетушка и в самом деле заплатила две сотни. До нее в конечном итоге дошло, что Карина Мураций – моя сестра. А Кара брату ее мужа пять лет назад в позвоночнике какую-то неоперабельную опухоль откромсала, и тот с тех пор цветет и пахнет, что твоя орхидея. Так что ее муж не то что не возражал, а даже пытался еще денег подбросить. Но нам лишнего не надо, ага?
– Лишнего нам не надо, – нахмурился Дентор. – Только, надеюсь, ты не разболтал, для чего конкретно нам деньги нужны?
– Вот еще! – обиделся Палек. – Я что, дурак? Они думают, мы на выкуп собираем.
– Ну, иногда ты действительно головой пользоваться умеешь, – усмехнулся полицейский. – Не всегда, правда. Иногда ведешь себя совсем как типичный художник, куча экспрессии и никакой логики. Ты вообще сплошной парадокс. Сколько лет на тебя смотрю, но все понять не могу – вроде бы ты и технарь до мозга костей, а рисовать все-таки умеешь не хуже профессионально-патлатых и бородатых личностей с пузом до колен.
– Да нет никакого противоречия, дядя Дор, – неожиданно серьезно откликнулся Палек. – Технари, гуманитарии – выдумки болтунов и лентяев, которым где бы ни работать, лишь бы не работать. Те, кто себя гуманитариями зовет, не потому в технике ничего не понимают, что возвышенными материями занимаются, а потому, что лень учиться. Потому что мышление им не поставили правильно, не научили думать системно, не приучили правильно информацию запоминать и и по полочкам раскладывать. Вполне можно работать инженером, математиком, физиком – и при том являться поэтом, художником или артистом. Дай Варра – астроном, но какие книги писал! Цуцума Хосё – летчик и поэт, его даже в старшей школе изучают. Ацука Масий – бард и инженер-строитель. Да если покопаться, то кучу народа вспомнить можно. "Я – гуманитарий" заявляют обычно, когда гвоздь в стену забить ленятся, отмазку придумать нужно.
Он сладко зевнул и снова потянулся.
– Ну что, пожрать есть чего? – деловито осведомился он. – А то давайте от дяди Дора отрежем кусочек мяса! Он большой, даже и не заметит, а нам – ужин на пятерых. А?
– Яна, ты бы дала ему какую старую кость погрызть, – посоветовал Дентор. – А то ведь в самом деле от меня шматок откусит. А я к своим кусочкам трепетно отношусь. Да и у меня, кстати, в брюхе что-то забурчало.
– Мужики! – презрительно фыркнула Яна. – Между прочим, жрать в полночь вредно для фигуры.
– А мы с Яной кальмарный салат приготовили, – робко сказала Канса. – И еще морского окуня в сухарях. Только он уже остыл, его разогревать надо. И рисовые колобки еще остались. И упаковку кадзуноко я купила. Нести?
– Я знал, что не зря женюсь! – возликовал Палек, вскакивая и чмокая девушку в нос. – Канса, ты золото! Не надо нести, я и сам все слопаю прямо из холодильника.
Он заулюлюкал и на одной ножке ускакал в кухню. Канса тихонько улыбнулась, глядя ему вслед. Все-таки он такой смешной!
Ее взгляд упал на картину, все еще светящуюся над мольбертом, и внезапно она почувствовала легкий укол ревности, который тут же решительно задушила. В конце концов, ту женщину он видел в первый раз в жизни – и, возможно, последний. А ее он еще успеет нарисовать – пять раз, десять или сто. Если захочет, конечно. Художники – они все такие капризные!
19.04.868, земледень. Где-то в Сураграше
Снаружи что-то глухо стукнуло, и по корпусу корабля прошел глухой гул. Карина заставила себя оторвать голову от тюфяка и взглянуть на Цукку. Та лежала с закрытыми глазами, ее дыхание казалось частым и неглубоким. Ну, по крайней мере она в сознании, и ее не корчит в судорогах – острые приступы, кажется, прошли окончательно. Сейчас, если судить по собственным ощущения, тяжело в основном психологически. Жаль, что нельзя продержать ее без сознания еще день-другой – плохо кончится для организма.
Лязгнула и заскрипела на несмазанных петлях дверь. В проеме показался Батаронг.
– Вставайте, – резко сказал он. – Сходим на берег.
Он повернулся и вышел, а вместо него в камеру вдвинулись трое угрюмых здоровяков с автоматами. Карина подавила позыв застонать и, пересиливая себя, потормошила Цукку за плечо.
– Цу! – прошептала она. – Цу, проснись. Цу!
Цукка медленно разлепила глаза и взглянула на Карину мутным взглядом. Та поспешно дотянулась до стоящего с другой стороны стакана с водой и поднесла к губам подруги, приподняв ее голову. Цукка вяло сглотнула, потом отстранила стакан и попыталась сесть. Карина осторожно помогла ей.