Коррида
Шрифт:
Но нет, солдаты, неподвижно застыв, ждали, когда им отдадут приказ, а офицеры, со своей стороны, по-видимому, равнялись в своих действиях на Бюсси. Шевалье тряхнул головой, отгоняя осаждавшие его мысли, и язвительно спросил:
– А если вдруг я вам скажу, что в теперешних условиях мне не подобает принимать ваш вызов?
– В таком случае я, в свою очередь, скажу, что вы, уверяя, будто выбили оружие у меня из рук, просто-напросто хвастались. Я скажу, – продолжал Бюсси, разгорячившись, – что господин де Пардальян – фанфарон, хвастун, бахвал и лжец.
С этими словами Бюсси-Леклерк сделал шаг вперед и поднял шпагу, чтобы ударить ею шевалье по лицу.
В этом жесте, в этом неслыханном вызове, брошенном человеку, которого вот-вот намеревались арестовать, было нечто такое низкое и омерзительное, что некоторые испанские офицеры содрогнулись от отвращения и глухо зароптали.
Но Бюсси-Леклерк, охваченный яростью, не заметил этого неодобрения.
Что касается Пардальяна, он только поднял руку, и этого простого движения оказалось достаточно, чтобы бретер опустил шпагу.
– Я считаю, что удар был нанесен, – холодно сказал Пардальян чуть слышным голосом, от которого по спине Бюсси-Леклерка пробежал холодок.
Шевалье сделал два шага вперед и приставил указательный палец к груди Бюсси.
– Жан Леклерк! – произнес он с ужасающим спокойствием. – Я знал, что вы подлец и ничтожество, но я не знал, что вы еще и трус. Теперь вы окончательно упали в моих глазах. Вы не осуществили ваше гнусное намерение до конца, но вы заплатите за него кровью. Держись, Жан Леклерк, сейчас я тебя убью!
Произнеся эти слова, он чуть отступил и вытащил свою шпагу из ножен.
Тут его взгляд упал на оружие, только что им извлеченное. Это была та самая чужая шпага, которую он подобрал во время своей схватки с Центурионом и его людьми, та самая шпага, которая показалась ему до такой степени подозрительной, что он даже на какой-то миг вступил с собой в спор, размышляя, не вернуться ли ему обратно, чтобы сменить ее.
Теперь же, когда он увидел этот клинок в своей руке, прежние подозрения вновь нахлынули на него, и им овладело смутное беспокойство. Пардальяну показалось, что Бюсси-Леклерк взирает на него с насмешливым видом, как человек, знающий всю подоплеку дела.
Шевалье еще раз взглянул на шпагу, а затем – на Бюсси-Леклерка, словно желая проникнуть в глубину его души. Очевидно, встревоженная физиономия бретера не внушила ему никакого доверия, ибо он снова принялся осматривать шпагу.
Покрепче ухватившись за эфес, он стал сгибать и разгибать клинок. Он уже проделывал такое несколько часов назад, на улице, и не обнаружил тогда ничего странного. Вот и на этот раз шпага показалась ему гибкой и прочной. Он не заметил в ней никакого изъяна.
И однако он чувствовал что-то неладное, связанное именно с клинком; к сожалению, у него уже не оставалось времени, чтобы проверить клинок со всех сторон, как и подобает, и раскрыть эту загадку.
Тоном, который, по мнению Пардальяна (возможно, предвзятому), прозвучал невероятно фальшиво, Бюсси-Леклерк издевательски пробормотал:
– Смерть всем чертям! Сколько приготовлений! Эдак мы никогда не закончим.
И тотчас же встал в боевую стойку, проговорив с равнодушным видом:
– К вашим услугам, сударь.
Если до сих пор он выглядел как человек, не владеющий собой, то теперь он обрел хладнокровие и изумительное самообладание; его поведение было безупречным.
Пардальян тряхнул головой, будто говоря:
«Жребий брошен!»
И, глядя противнику прямо в глаза, сжав зубы, он скрестил с ним шпагу, прошептав:
– Начнем!
Ему показалось (впрочем, может быть, он и ошибался), будто Бюсси-Леклерк, увидев, что он, шевалье, вступил в бой, вздохнул с облегчением; в глазах бретера промелькнул огонек скрытого торжества.
«Разрази меня гром! – подумал Пардальян. – Я охотно отдал бы сто пистолей, лишь бы узнать наверняка, что еще затевает этот негодяй!»
Под действием этих мыслей шевалье не стал нападать с обычно присущим ему пылом, а начал осторожно испытывать своего противника.
Разведка не была долгой.
Очень скоро Пардальян отбросил всякую осторожность и сдержанность и перешел к яростным атакам.
Бюсси-Леклерк довольствовался тем, что парировал два или три удара.
– Внимание! – неожиданно завопил он зычно и торжествующе. – Сейчас, Пардальян, я выбью оружие у тебя из рук!
Едва договорив, он нанес один за другим несколько резких ударов по клинку, словно желая сломать его, а не выбить из рук шевалье. Впрочем, Пардальян любезно оставлял ему свободу действий, надеясь, что в конце концов тот выдаст себя и обнаружит свои намерения.
Как только Бюсси-Леклерк нанес эти странные удары, не имевшие ничего общего с фехтованием, он проворно подвел свою шпагу под клинок Пардальяна, словно желая зачем-то поддержать этот клинок, и сильным, стремительным движением поддел шпагой оружие шевалье.
И тогда пораженная Фауста и восхищенные солдаты увидели следующее.
Клинок Пардальяна, вырванный, отброшенный неодолимой силой, повинуясь толчку, данному ему шпагой Бюсси, поднялся в воздух, описал широкую кривую и упал на арену.
– Обезоружен! – прорычал Бюсси-Леклерк. – Теперь мы квиты.
В то же самое мгновение бретер, верный своему обещанию, данному Фаусте, – сохранить жизнь Пардальяна для палача, – сделал резкий выпад, целясь Пардальяну в руку (ибо он хотел добиться славы человека, ранившего шевалье), нанес тому укол, а затем, опасаясь, что Пардальян, даже безоружный, бросится на него, отпрыгнул назад и оказался в безопасности.
Бравый Бюсси сиял и ликовал. Его торжество было полным. Здесь, перед сотнями дворян и солдат, бывших внимательными зрителями этой странной дуэли, он покрыл себя славой: он обезоружил Пардальяна и даже слегка задел его.