Коррозия
Шрифт:
– Извините, что без приглашения, – сказал мужчина, – но обстоятельства нашего дела требуют некоторой секретности.
Хозяина квартиры, чей мгновенный испуг от явления незнакомца уже прошел, несколько покоробило это «наше дело», но он ничего не ответил. Громов молча повернулся к вешалке, чтобы, наконец, пристроить свое пальто. Сделав это, он заметил висевшую на крючке чужую куртку с овчинным воротником и тут же вспомнил и этот воротник и своего гостя. Сегодня утром, когда он, Громов, с приступом сердечной боли сидел на заснеженной скамейке у подъезда Рукоблудского, этот человек проходил мимо и поинтересовался, не нужно ли чем помочь.
– Я у вас замок немного повредил. Уж простите меня великодушно, система какая-то новая, незнакомая, – снова начал оправдываться гость, – отстал от прогресса.
– Вы кто? Что вам надо? – пропуская мимо ушей извинения, спросил Громов.
– Зовите меня просто – Сорокопут. Это фамилия такая. Давайте пройдем на кухню. Там я уже освоился, второй
– Какая кухня!? – взорвался Громов. – Я еще раз вас спрашиваю, кто вы такой, что вам от меня нужно? Я сейчас милицию вызову!
– Не надо милицию. Я бывший сотрудник конторы, – гость улыбнулся, – бывший сотрудник бывшей государственной конторы. Я пришел поговорить по поводу вашего утреннего визита к Рудольфу Рукоблудскому. Давайте пройдем на кухню.
– Пошли, – нехотя согласился Громов.
На кухонном столе рядом с неизвестно откуда взявшейся жестяной банкой, наполненной табачным пеплом и окурками, лежала толстая кожаная папка с выглядывающей из нее кипой бумаг.
– Так из какой вы конторы, я что-то не понял? – увидев папку, спросил Громов.
– Из бывшей конторы, – опять усмехнулся гость, – из комитета государственной безопасности, так, кажется, это раньше называлось.
– Ого, – удивленно вскинул брови Громов, – давно с вами дела не имел, с тех пор, как после института на почтовый ящик устраивался.
– У меня имеются на Рукоблудского и еще на кое-кого интересные материалы, – тихо произнес гость, – в этом деле для меня очень много непонятного, много белых пятен, а дело интересное, необычное. Я пришел к вам таким секретным манером потому, что боюсь слежки, которая, возможно, уже ведется за вами с сегодняшнего утра. Я пришел к вам, рискуя очень многим, открыто для вас и сейчас изложу вам некоторые факты, собранные в свое время целой группой серьезных людей. Я надеюсь на то, что вы поможете заполнить пробелы в имеющейся у меня информации и дать мне возможность понять суть проблемы. Присаживайтесь, Громов, и заметьте: прежде чем задавать вам вопросы, я раскрываюсь сам. А это в моем положении дорогого стоит. Около двадцати лет назад по нашумевшему делу контора занималась изучением биографий нескольких видных иностранных деятелей. У трех из них одна деталь биографии оказалась общей. Эти трое до определенного момента не представляли собой ничего особенного, не имели ни значительного капитала, ни заметного положения в обществе, и никакого стимула к приобретению того или другого. И вдруг у каждого из них, хотя и в разное время, происходит сильнейшая жизненная катастрофа: гибель семейных партнеров, детей, родителей, разрушение домашних очагов. И вот, после таких трагических событий, как бы противореча всем законам психологии, у них начинается какой-то необыкновенный всплеск, даже не всплеск – взрыв активности и непостижимый, ничем не объяснимый карьерный и финансовый рост. Всего за один год мелкие обыватели превратились: один в министра, второй в главу крупной финансовой компании, третий в воротилу наркобизнеса. Это удивило нас, мы начали прорабатывать их контакты, а потом просто, без всякого специального отбора, брать имеющиеся у нас материалы на сильных мира сего. Понимаете, их было сотни, многие сотни маленьких, никому не заметных пешек, перенесших удар судьбы, после которого хоть в петлю. Но в петлю они не полезли, а бойко пошли вперед и вверх и стали ферзями. Для изучения этого феномена был создан специальный секретный отдел, в который вошел и я. Мы начали работать. Спустя несколько лет тщательного сбора информации, сопоставления фактов, агентурной работы постепенно начали проступать разрозненные и тщательно скрываемые связи между взятыми под наше наблюдение объектами, начали проявляться очертания некой мощной международной организации, опутавшей своей сетью половину мира и запустившей свои щупальца во многие сферы человеческой жизни. На этом этапе стал понятен карьерный и финансовый рост бывших жертв, перенесших удар судьбы. Им оказывалась тайная, но мощная поддержка со стороны таких же жертв, как и они, но уже достигших больших высот. Но все собранные нами, во многом косвенные материалы, были лишь вершиной айсберга. Мы понимали это. Ни о времени возникновения организации, ни о ее целях, ни о ее истоках, ее сути в самом широком смысле слова мы не знали ничего. Однако кое-что и, может быть, самое главное для нас, было определено: след организации вел в Советский Союз. В то же время, в восемьдесят пятом, мы вышли на Рудольфа Рукоблудского. Он был главным врачом в одной из столичных психиатрических клиник. За несколько лет до этого он работал рядовым психиатром в маленькой районной больнице. Однажды он побывал в серьезной автокатастрофе. В автомобиле было четыре человека: Рукоблудский за рулем, а сзади три его сына. Рукоблудский отделался ушибами и парой переломов, дети погибли. Спустя шесть месяцев после этой катастрофы он занял место главного врача в Московской клинике. Тогда же были зарегистрированы его первые контакты с зарубежными партнерами. За Рукоблудским было установлено тщательное наблюдение. За годы пребывания в должности главного врача он занимался со ста тридцатью шестью пациентами, находящимися в той или иной степени депрессии после серьезных психических травм. У двадцати из них, после лечения Рукоблудского, начался необыкновенно сильный карьерный рост. Конечно, вели мы и тех, кто помогал этому карьерному росту бывших депрессивных пациентов. Далеко не у всех этих помощников в биографиях присутствовали подобного рода трагедии. Они тоже были частью организации, но какой именно частью, каким ее уровнем, – выяснить мы не успели. Для нас настали темные времена. В начале девяностых наш отдел был сокращен, а личный состав уволен. Единственное, что тогда удалось мне сделать, так это, воспользовавшись всеобщей неразберихой, изъять из сейфа документы и досье на наших подопечных. Часть из них здесь, – Сорокопут мягко накрыл ладонью папку с бумагами. – Примерно тогда исчез Рукоблудский. Пропал без всяких следов, как будто в воду канул. Мы пытались вести дальнейшее расследование своими силами, но нас было мало, и теперь за нашими спинами не стоял комитет. В отделе было пятеро посвященных. За последние десять лет первого сбила машина, второй погиб на войне, третий с дырой в голове и пистолетом в руке был найден у себя дома, у четвертого не выдержало сердце. Остался я один. Не желая повторять судьбу своих товарищей, я прекратил всякую активность и лег на дно. И вот недавно, совершенно случайно, я обнаружил в газете объявление, которое методично повторялось из выпуска в выпуск.
Сорокопут достал из папки точно такую газету, какая лежала в кармане пальто у Громова.
– Я пошел по указанному адресу и прямо на дверях прочитал знакомую фамилию Рукоблудского. Я начал слежку и через две недели после первого объявления появился и первый пациент – это вы. Я проводил вас до работы и в доверительной беседе с вахтером узнал о вашей беде.
Неожиданно в прихожей запел звонок.
– Кто это к вам, вы кого-нибудь ждете? – с тревогой спросил Сорокопут.
Громов мотнул головой и побрел открывать дверь. На залитой ярким электрическим светом лестничной площадке стоял старик в старомодном клетчатом пальто. Это был тесть Громова.
– Здравствуйте, проходите.
– Погоди, – не отвечая на приветствие зятя и не делая ни шага к нему навстречу, произнес старик. – Я у тебя сейчас одно спрошу, ты только правду скажи.
Старик сделал паузу. Было видно, что ему нелегко говорить. Несколько секунд он рассматривал мысы собственных ботинок, но потом усилием воли поднял глаза на Громова и тихо спросил:
– Когда Любушку с внучкой убивали, ты что, у другой женщины был?
Чтобы не видеть лица старика, Громов зажмурился и сквозь зубы процедил только одно слово:
– Да.
Старик пошатнулся как от тяжелой оплеухи, но быстро овладел собой, повернулся и медленно пошел вниз по лестнице.
– Павел Сергеевич! – пытаясь остановить тестя, крикнул Громов.
Старик не обернулся, лишь еще сильнее сгорбилась его спина, да седая голова понуро опустилась вниз. Громов захлопнул дверь.
– Это тесть? – кратко спросил Сорокопут.
Его рослая фигура уже успела нарисоваться в дверном проеме кухни. Не дождавшись ответа, он небрежно сунул за пояс вороненый ствол, который во время беседы Громова с родственником, настороженно сжимал в руке.
– Я найду убийцу, мы вынесем ему приговор, и я сам приведу его в исполнение, – проникновенно произнес он, – но сейчас давайте закончим нашу беседу. Как и обещал, я раскрылся перед вами. Теперь ваша очередь, Громов. Ответьте мне на несколько вопросов.
– Послушайте, я не могу сейчас ни говорить, ни слушать вас. Дайте мне покой.
– Только несколько вопросов, иначе может быть поздно, – попытался настаивать Сорокопут.
– Нет, завтра, давайте завтра.
Бывший чекист окинул хозяина пристальным взглядом.
– Хорошо, завтра в одиннадцать я буду у вас. На работу не ходите, и вообще без меня никуда не ходите.
Сорокопут быстро оделся, прихватил с кухонного стола папку с документами и, еще раз настойчиво попросив Громова никуда не выходить из квартиры и никому не открывать дверь, удалился.
Проводив гостя, Громов содрал с себя башмаки, прошел в спальню и рухнул на кровать. Он с силой прижал к себе скомканное одеяло, всей грудью чувствуя, как зло и отрывисто частит сердце, готовое в любую минуту выпустить жабу боли. Этой ночью Громов не спал. Он крутился и корчился на своей постели, всматривался в тени на стенах, вслушивался в звенящую тишину, иногда, проваливаясь в тягостное забытье, видел перед собой светлые лики жены и дочери, слышал отзвуки плавного напева. Слов он не разбирал, но знал, что это колыбельная, с которой жена каждый вечер укладывала спать дочку.
Рано утром, полностью обессиленный и находящийся в состоянии крайнего психического истощения, Громов оделся и, нарушая все инструкции своего вчерашнего гостя, поехал к Рукоблудскому. Мрачный подъезд встретил Громова подвальной сыростью. Вот знакомая дверь. Она опять не заперта. Оказавшись в прихожей, Громов на минуту остановился, замер, прислушался. Из комнаты доносились отзвуки какой-то возни, потом раздался тихий, но отчетливый голос Рукоблудского: «Убирайся, дохляк». Затем психиатр шумно вздохнул, и все стихло. Громов толкнул дверь и вошел в комнату. Тут же в нос ему ударил уже знакомый запах тления, но теперь он стал еще сильнее и гаже.