Корсар
Шрифт:
— Разбиться на взводы и начать прочесывать город! — приказываю я, что значит, приступайте к грабежу. — Пленных приводить к ратуше, — добавляю я, хотя сомневаюсь, что хотя бы одного доведут, разве что офицер проследит.
Сам с обоими полковниками и нашими адъютантами отправился на центральную площадь города. Улицы, по которым я ходил неоднократно, кажутся незнакомыми. Они вымощены каменными плитами и булыжниками. По обе стороны двух-трехэтажные дома из красноватого кирпича на высоком фундаменте из камня. Заборов практически нет, только кое-где небольшие, сложенные из кирпича, по обе стороны деревянных ворот во двор. Окна
Возле ратуши, в тени от здания, стояли пять столов и десятка два разнокалиберных стульев, на которых сидели генералы и старшие офицеры, участвовавшие в штурме. На крыльце ратуши разместили две большие открытые бочки с пивом и корзину с оловянными кружками. Наверное, все это позаимствовано в пивной, что в начале улицы, ведущей к пристани. Я заходил в нее, когда привозил в Нарву царский груз из Лондона. Один пехотинец наливал пиво деревянным черпаком в оловянные кружки емкостью с пол-литра, а второй разносил офицерам. Я показал ему, чтобы и нам принес. Солдат кивнул и взял из корзины три чистых кружки
Поодаль, на солнце, стоят пленные шведские офицеры, около сотни, во главе с комендантом генерал-майором Рудольфом Горном — длинным сутулым типом со светлыми волосами, в которых седина почти не заметна. Обычно пленных офицеров, тем более, старших, приглашают к столу, чтобы залили горечь поражения. Сейчас их не замечают. Все знают, что Петр Первый чертовски зол на шведских командиров, особенно на коменданта. Русские командиры ждали его решение, боясь попасть в немилость за проявление сострадания к врагу.
Я сажусь рядом с генерал-майором Джоном Чамберсом, командиру корпуса, состоящего из собственного пехотного полка и двух гвардейских — Семеновского, полковником которого он в свое время был, и Преображенского. Он шотландец по родителям и москвич по месту рождения, поэтому наши называют его Иваном Ивановичем. По-русски говорит очень хорошо. Акцент слышен, когда нервничает, что случается редко. Ему пятьдесят четыре. Рыжие волосы из-за седины кажутся пегими. Конопатое лицо покраснело от выпитого. Когда генерал-майор трезв, оно кажется слишком бледным, болезненным. Видать, именно поэтому генерал-майор редко бывает трезвым.
Солдат ставит передо мной кружку пива с белой выпуклой шапкой пены. Еще две кружки — перед полковниками Магнусом фон Неттельгорстом и Семеном Кропотовым. Пена у пива вкусная, а вот сам напиток хуже того, что делают сейчас в Англии и даже в Голландии. Примерно на одном уровне с немецким, которое пока что не ахти.
— Славное было дело, — отхлебнув пива и вытерев губы тыльной стороной ладони, густо поросшей рыжими волосами, буднично произносит генерал-майор Чамберс.
— Что там у тебя взорвалось на бастионе? — интересуюсь я.
— Мина шведская, — отвечает он. — Своих положили больше, чем моих.
— Бывает, — говорю я и задаю второй вопрос: — Горна в Замке взяли?
— На валу между Старым городом и Новым. Я вовремя успел, чуть не покололи его штыками, — рассказал генерал-майор.
— Может,
— Надеюсь, он простит меня, — шутливо произносит Иван Иванович Чамберс.
— Как думаешь, пойдем в этом году на Ревель? — спрашиваю я.
— Вряд ли. Пока здесь разберемся, пока отпразднуем в Москве, зима начнется, — уверенно отвечает он. — Нарва — это тебе не Нотебург и даже не Дерпт. Славней победы у нашего государя пока что не было.
— Будут и пославнее, — вангую я.
— Дай бог! — перекрестившись слева направо, как положено католику, молвил генерал-майор Чамберс.
Мы поговорили о планах на следующий год, выпили еще по две кружки пива, отливая по нужде под стену ратуши, когда на площадь приехала кавалькада во главе с Петром Первым. Он ехал на сером жеребце, довольно рослом, но ноги в черных тупоносых ботфортах все равно были почти у земли. Темно-зеленый кафтан расстегнут. Под кафтаном черный камзол, подпоясанный черным шелковым поясом, за который заткнут пистолет с лакированной рукояткой из красного дерева. В последнее время стали делать рукоятки без «яблока» на конце. В правой руке держит палаш, испачканный кровью. Царь остановился и слез возле стола, бросив поводья вставшему офицеру, молодому майору. Казалось, Петр Первый не замечает сидевших за столом, видит только пленных офицеров.
— Кто из них Горн? — задал вопрос царь, продолжая глядеть на шведов.
— Самый длинный, без шапки, — ответил офицер, принявший поводья.
Длинными шагами, заставляя сопровождающих чуть ли не бежать вприпрыжку, и держа палаш направленным вперед, Петр Первый приблизился к бывшему коменданту Нарвы. Я был уверен, что сейчас зарубит шведского генерал-майора. Нет, всего лишь заехал ему по морде с левой да так, что Рудольф Горн попятился и чуть не упал.
— Тебе же предлагали сдать крепость на хороших условиях! Решил погеройствовать?! — заорал на него царь на немецком языке, вставляя голландские слова, и поднял окровавленный палаш. — Видишь, до чего твое геройство довело?! Это кровь русского солдата! Я убил его, чтобы остановить беспорядки! Ты разозлил моих солдат, а отвечать пришлось всем остальным!
Генерал-майор Рудольф Горн молчал. Вид у него сейчас был, как у близорукого человека в первый момент после снятия очков. Наверное, впервые во взрослом возрасте получил по морде.
— В каземат его и этих всех! — крикнул Петр Первый, не обращаясь ни к кому определенно. — В тот самый, где он держал наших офицеров! — и, круто развернувшись, рубанул палашом воздух и пошел к столу, где взял чью-то недопитую кружку и выдул пиво одним глотком.
К нему подбежал пехотинец-официант с полной кружкой. Царь выпил ее чуть медленнее, но до дна. Шлепая губами по-лошадиному, выдохнул воздух — и увидел всех нас, вставших со своих мест.
— Отдыхаете, герои? — произнес он спокойным тоном. — Отдыхайте, заслужили. — Затем перевел взгляд на меня, на испачканный кровью кафтан на груди. — Ранен?
— Нет, это не моя кровь, — ответил я.
— Это хорошо, — устало сказал Петр Первый и сел на ближний стул.
Так понимаю, у него был «нарвский» комплекс и мечта отомстить за то позорное поражение. И вот мечта осуществилась. Пора доставать из шкафа другой комплекс, но, видимо, царю так не хочется это делать. Он не догадывается, что без комплексов мы — никто и даже ничто.