Корсар
Шрифт:
Пограбив окрестности, мы перешли к городу Яму или, как называли его шведы, Ямбургу, расположенному на правом берегу реки Луга. Город осаждала армия под командованием генерал-майора Николая фон Вердена. Ей потребовалось две недели, чтобы вынудить гарнизон к сдаче. По приказу царя генерал-фельдмаршал занялся укреплением Ямбурга, как на шведский манер решил Петр Первый и дальше называть город. Пехотные полки были привлечены для выполнения фортификационных работа, а драгун и легкую конницу — казаков, татар, калмыков и башкир — разослали во все стороны для добывания провианта и разорения противника. Началась самая приятная война для каждого уважающего себя профессионального воина: враг трусливо разбегается и прячется, а ты грабишь и насилуешь в свое удовольствие.
Тридцать
Александр Меньшиков остановился в доме мэра — двухэтажном каменном здании, которое стояло на центральной площади и десятью узкими окнами — на первом по два по обе стороны от входной двери и шестью на втором — смотрело на более скромную, в шесть окон, ратушу. У маленького и низкого каменного крыльца под жестяным навесом стояли в карауле три драгуна. Один — перед дверью, открывая и закрывая ее.
Фаворит царя расположился в кабинете хозяина дома, перед дверью в который стояла еще пара караульных. Александр Данилович с бронзовым бокалом в правой руке сидел в низком кожаном кресле перед окном и наблюдал за людьми, которые проходили по площади. Такой вот нынче телевизор. Пользы от него не меньше, чем от настоящего в двадцать первом веке. На голове Меньшикова белый парик «аллонж» с длинными волнистыми локонами, одна прядь которого спускается на спину, а две — на грудь. Сделан парик не из волос, а из шелковых нитей, поэтому смотрится приятнее, что ли. Одет фаворит в кафтан, камзол и кюлоты, сшитые из голубого гродетура — тяжелой шелковой одноцветной ткани, которая получила название от города Тура, в котором была впервые произведена. По ткани сделана вышивка серебром в виде переплетающихся веток с листьями. На кафтане белый кружевной воротник, дорогой, скорее всего, французский или испанский. Все двадцать три пуговицы сейчас были расстегнуты. Двушовные рукава украшены высокими разрезными обшлагами с четырьмя декоративными пуговицами на каждом. Еще по пять пуговиц на клапанах карманов. Камзол застегнут на девятнадцать пуговиц. Все пуговицы миндалевидной формы и оплетены серебряной канителью. На левой стороне груди прикреплена вышитая серебряной нитью и битью (расплющенной серебряной проволокой, пришитой обычными нитками) восьмиконечная звезда с распятым на косом кресте святым ордена Андрея Первозванного с девизом «За веру и верность». Пояс из голубого шелкового репса с серебряной застежкой в виде скачущей лошади. Штанины зачем-то стянуты под коленями поверх застегнутых пуговиц подвязками из серебряного галуна с серебряными пряжками. Чулки белые с серебряными нитками, пушенными спиралью. Черные кожаные башмаки с округлыми носами и серебряными бляшками в виде скачущих лошадей на подъемах. Александр Данилович Меньшиков у нас местечковая икона стиля. Говорят, Петр Первый как увидит его в новом наряде, так прыснет от смеха, а потом махнет рукой. Видимо, фаворит олицетворяет его второе «я», блестящее во всех отношениях. Зато во всех остальных расходах Александр Меньшиков удивительно прижимист, если не сказать конченный жлоб. Говорят, подав нищему полушку (не дать вообще ничего, выходя из церкви, считалось грехом, а более мелких монет нет), обязательно учитывал ее в расходных книгах.
У двери, рядом со столиком, на котором были кувшин и бронзовые кубки, стоял слуга — смазливый малый с таким же плутоватыми глазами, как у барина, и в такого же цвета кафтане, только из ткани подешевле и без серебра.
— Садись, — махнул левой рукой Меньшиков на второе кресло, которое находилось слева от него. — Отведай рейнского.
Кресло было мягкое и как бы обволакивающее. Сев в такое, начинаешь чувствовать, что жизнь удалась и больше не надо суетиться. Слуга подал мне бронзовый кубок
— Привезли мне твое гишпанское вино, спасибо! — первым делом поблагодарил он и, отхлебнув из кубка, пожаловался: — Это хуже, смолой отдает.
— Да, к нему надо привыкнуть, — не стал я спорить.
— Получи указ государя, — фаворит, не поворачиваясь к слуге, махнул ему рукой. — Я помню, кто мне друг. Теперь ты генерал-майор. Разделишь свой полк на два и будешь ими и дальше командовать.
— Благодарю! — произнес я, принимая от слуги запечатанный сургучом конверт.
Русские только недавно начали пользоваться сургучом и называют его испанским воском, хотя на самом деле рецепт нынешнего, темно-красного, (в средние века был итальянский, позаимствованный у арабов, а те, скорее всего, взяли у индусов, бесцветный или зеленоватый, подкрашенный сосновым экстрактом) завезли португальцы из Ост-Индии. В конверте лежал указ о производстве меня в генерал-майоры, причем половину текста занимали титулы царя. Надо же, воевал всего ничего, а чин в кармане!
— Мне самому назначить командиров полков или будет царская воля? — спросил я.
— Сам решай, — отмахнулся Александр Меньшиков и перешел к делу: — Что скажешь, отпускать Шереметева в поход на Ливонию? Не нападут свеи на Ямбург, пока он там ходить будет?
— Пусть оставит здесь пару полков пехотных и идет, — говорю я. С одной стороны мне скучно сидеть здесь, да и добычи маловато, а с другой понимаю, что неправильный совет может поставить крест на дружбе с фаворитом царя. — Даже если нападут, два полка продержатся до нашего возвращения, а мы вреда нанесем столько, что врагу не с чем будет в следующем году в походы ходить.
— Ты не хочешь остаться здесь комендантом? — спрашивает он.
— Нет, не для меня. Умру с тоски, — отвечаю я.
— Вот и меня назначили комендантом Петрополя (так сперва царь назвал будущую столицу своей империи), сижу на болоте, как кикимора, от скуки вою. Если бы свеи не тревожили, совсем извелся бы, — пожаловался Александр Меньшиков.
— У Санкт-Петербурга большое будущее. Думаю, государь перенесет в него столицу, и станешь ты не просто комендантом, — вангую я.
— Вот и он теперь называет Санкт-Петербургом, говорит, славное место, — сообщил фаворит. — А по мне — болото оно и есть болото!
— По мне — тоже, — соглашаюсь я, — но придется нам с тобой по царской воле там жить-поживать.
— Чем ему Москва не нравится?! — тяжело вздохнув, восклицает он, после чего возвращается к предыдущей теме: — Так ты говоришь, пусть идет Шереметев?
— Да, пограбим окрестности, сожжем магазины вражеские, а на следующий год на Нарву нападем, — подсказываю я.
— Вот не зря он говорит, что ты с чертями знаешься! — восклицает весело фаворит царя. — Про Нарву государь только мне одному говорил и то по большому секрету, а ты уже знаешь!
— Умеющему думать не трудно догадаться, что Московии надо захватывать всю Ингерманландию, чтобы иметь несколько морских портов и прямое сообщение с немцами и прочими голландцами. Если мы не вытесним отсюда свеев, придется еще не раз воевать с ними, — сказал я.
— И государь так говорит, только не каждый умеет думать, — признается Александр Меньшиков.
— Тебя ведь тоже считают колдуном, опутавшим царя, — напоминаю я в ответ.
— Если бы! — мечтательно произносит он.
— А царевича за что побил? — интересуюсь я, потому что дошли до нас слухи, что был бит наследник царским фаворитом.
— За трусость! — запальчиво бросает Меньшиков. — Как в бой идти надо, прячется в церкви. Помолиться ему, видите ли, приспичило! Государь тоже зол на него из-за этого, обещал выпороть, как холопа. Не приведи бог, умрет Петр Алексеич, натерпимся тогда с этим поповичем!
— Не натерпимся, не будет он царем, казнит его Петр Алексеевич за измену, — делюсь я познаниями истории России.
— Откуда знаешь? — недоверчиво вопрошает Александр Меньшиков.
— Одна бабка сказала, — отвечаю я.