Корсар
Шрифт:
Думаю, шведы надеялись, что из крепости к ним пришлют лоцмана. Ждали до шестого мая, а потом, пользуясь попутным ветром, послали восьмипушечную шняву и десятипушечный тендер, как самые мелкосидящие, то ли для разведки фарватера, то ли для прорыва к крепости за лоцманами, то ли оба варианта вместе или какой проскочит. Оба судна медленно, постоянно меряя глубину и оставляя вешки, продвигались к Неве. К вечеру не успели, встали на якоря.
За их действиями наблюдал Петр Первый с берега. Поскольку мой полк перевели ближе к устью на случай высадки вражеского десанта, я вместе с командирами батальонов и рот тоже следил, стоя поодаль, чтобы не мозолить глаза начальству. Царь был не в духе.
Александру Меньшикову было скучно. Любви к кораблям он не испытывал, разве что к мачтам. Попытался какой-то шуткой развеселить царя, но тот не оценил юмор, наорал. Фаворит тоже решил переждать подальше от греха, подошел ко мне.
— Говорят, у тебя есть хорошее гишпанское вино, — произнес он.
На самом деле вино было французским, но отличие его от испанского Александр Меньшиков пока не понимал. Впрочем, все равно ведь на халяву предполагал получить, а дарёному коню в зубы не смотрят.
— Уже закончилось, — сообщил я. — Месяца через два привезут еще, пришлю тебе большую бочку.
— Буду рад! — воскликнул он. — И при случае шепну за тебя словечко государю.
— Буду рад! — повторил я, улыбнувшись, и спросил: — Чего он злится? Мешает ему флот шведский?
— А то! — подтвердил фаворит. — Сейчас бы уже на Выборг шли, а приходится здесь торчать!
— Так почему бы не захватить эти два? — спросил я.
— А как? — сразу заинтересовался Александр Меньшиков.
— В утренних сумерках подкрасться поближе вдоль берега, чтобы на его фоне незаметней быть, а потом рвануть к ним и взять на абордаж, — проинструктировал я.
— На них пушки стоят, много, побьют всех, — возразил он.
— Пушки по бортам стоят. Если зайти с носа или кормы, а потом поджаться к бортам, пушки будут вне игры, — просветил я.
— Зато другие корабли будут стрелять, — высказал сомнение фаворит, которому на роду, видать, написано быть адвокатом дьявола.
— С такой дистанции они вряд ли попадут, а ближе подходить побоятся, потому что фарватер не знают, на мель сядут, — ответил я.
— Зато эти знают и убегут от нас, — сказал Меньщиков.
Я вздохнул и продолжил ликбез:
— Ветер им противный. Убегать смогут только галсами, а для этого надо уходить с фарватера. Даже если они не побоятся сесть на мель и пойдут галсами, ялы на веслах намного быстрее ходят, догоните их.
— Сколько надо народа и лодок на это дело? — деловито поинтересовался он.
— Возле каждого борта сможет встать всего по два яла. Значит, восемь. Добавь два-три на всякий случай. А народа — сколько влезет в ялы. Запас в жопу не дерет и жрать не просит, — процитировал я в конце известную в будущем поговорку.
Александр Меньшиков, в отличие от моих офицеров, услышал ее впервые, поэтому заржал так, что оглянулись Петр Первый и вся его свита.
— Пойду государю расскажу про запас! — весело бросил фаворит, которому, как никому другому, известно было, что дерет, а что нет, и побежал к Петру Первому.
Рассказывал долго, а засмеялся царь, посмотрев на меня, только по окончанию монолога, а потом облапил своего бой-френда и от души пошлепал по спине, хваля за что-то. Так понимаю, за план захвата вражеских кораблей. Петр Первый со свитой сразу же пошел к лошадям, собираясь, как догадываюсь, вернуться в крепость. Александр Меньшиков, шагая за царем, обернулся ко мне и помахал рукой. Надеюсь, не только напоминая о бочке вина, но и обещая при случае «шепнуть».
Рано утром все было проделано именно так, как я посоветовал. Лодок было тридцать — поговорку про запас поняли
Десятого мая в бывшей кирхе, а ныне православной церкви, был отслужен праздничный молебен, после чего генерал-адмирал Головин, первый кавалер ордена Святого Андрея Первозванного, вручил точно такие же Петру Первому и Александру Меньшикову. Кстати, пока что эти ордена вышивают на мундире, сообщая о принадлежности к определенной, избранной группе людей, которых должно быть одновременно не более двенадцати человек. В металле они станут позже. Царь получил орден за номером шесть, а фаворит стал седьмым кавалером. Скромность царя меня порадовала. Как и память его фаворита.
— Отблагодарю, — шепнул мне Александр Меньшиков, когда проходил мимо после торжественной церемонии.
55
После пятидневной попойки, последовавшей после этого торжественного мероприятия, на которой два полковника упились вусмерть в прямом смысле слова, генерал-фельдмаршал Шереметев, а вместе с ним и мой полк, был отправлен на запад, в рейд по территории противника. Первым пунктом был город Копорье, который в Смутное время перешел в какой-то там по счету раз от наших к шведам. Это была каменная крепость в двенадцати верстах от Финского залива, построенная еще в тринадцатом веке. Каменные стены были высотой метров шесть плюс пять башен с высокими островерхими крышами. Две круглые башни располагались по обе стороны ворот, к которым шел мост через естественный ров. Крепость стояла на каменной плите, так что рытье окопов и прочих осадных работ отпадало от слова совсем. Гарнизон состоял из сотни солдат под командованием майора Опалёва, сына коменданта Ниеншанца. У них было десять пушек малого калибра. Шереметев предложил гарнизону сдаться. В ответ майор Опалёв посоветовал нам убраться подобру-поздорову. Он был уверен, что нам такая твердыня не по зубам. И не только он.
Генерал-фельдмаршал собрал командиров полков на совещание, которое свелось к его короткой речи:
— Если штурмовать крепость, народу положим столько, что некем будет командовать. Напишу царю-батюшке, чтобы прислал мортиры и бомб побольше. Будем бомбить, пока не сдадутся.
Мортиры прибыли двадцать пятого мая, на следующий день начали обстрел. Ночью в городе было светло, как днем, из-за многочисленных пожаров. Утром третьего дня майор Опалёв запросил пощады. Его отпустили в Нарву вместе с гарнизоном, но без пушек, знамен и пуль во рту. Вот если бы продержался еще пару дней, пососал бы пулю, а теперь будут сосать что-нибудь другое.