Корсар

Корчевский Юрий Григорьевич

Забегая вперёд, скажу, что Ахмед и в самом деле стал привозить из Казани пациентов – сначала двоих, потом их число стало увеличиваться. Казань – город большой, и страждущих много.

В конце концов татарин купил небольшое одномачтовое судёнышко, перегородил трюм, сделав подобие кают, и возил теперь только пациентов ко мне, отдав грузовое судно в аренду племяннику Есукею.

– Ай, как хорошо, – говорил при встрече он. – Живот не болит, деньги зарабатываю благодаря тебе. Видно, тебя мне Аллах послал, да продлит он годы твоей жизни.

А уж мне-то как хорошо – пациентов искать не надо, стабильно, партиями по восемь-десять человек возит татарин.

Трудиться теперь много приходилось, но и злата-серебра в кошеле заметно прибавлялось. Хотя татары казанские были уже под рукой Иоанна Васильевича, цену я с них брал, как с иноземцев, памятуя, сколько бед принесли набеги татар на нашу землю.

И ещё одна причина была, по которой татары охотно ехали ко мне – я знал татарский. Конечно, за годы отсутствия контактов он подзабылся, но, снова общаясь с ними, я вспомнил язык быстро. И теперь лопотал, как и прежде.

Я стал замечать: чем больше работал, тем больше возникало новой работы. Осмотр, операции, перевязки – просто какой-то бесконечный круговорот дел. Дошло до того, что все мои пациенты становились на одно лицо. Я стал опасаться – как бы их не попутать – кому что делать, хоть карточки заводи.

В свою бытность в той жизни врачи проклинали засилье бумажной работы, а тут мне уже неоднократно приходила в голову мысль – а не начать ли мне делать записи?

Приступал я к работе рано, трудился до обеда, потом – часовой перерыв, и заканчивал, когда начинало темнеть, поскольку ничего не было видно. Не работать же при свечах? Тем более что дни становились короче, и темнело с каждым днём всё раньше.

Вымотанный работой, я решил устроить себе выходной. Послеоперационных больных, требующих постоянного внимания, не было, да и Ахмед на судне придёт с новой партией болящих не раньше, чем через три дня.

Рано утром я сел на застоявшегося коня и погнал его в усадьбу Матвеевых.

Боярыня и её отец встретили меня приветливо.

– Что же ты нас забыл? – укорила меня Варвара. – Обещал бывать, а сам?

– Прости, Варенька, дел невпроворот. Вот устроил себе день отдыха – и сразу к вам.

Варю поддержал отец.

– Осень не за горами, дороги развезёт – тогда даже при желании к нам не добраться.

После небольшого обеда решили мы с Варей прогуляться. Не спеша прошли по мосткам через ручей, потом по опушке леса. Хорошо-то как в лесу! Воздух свежий, пахнет травой, листьями. Деловито летают жучки, стрекочет неугомонная сорока, в кустах поют невидимые птицы.

Уселись на берегу небольшого ручья. Поговорили о том, о сём. Я рассказал ей несколько смешных историй. Варя улыбалась, и ямочки на её щеках выглядели очень мило. Дочь боярская оказалась довольно грамотной, рассказывала, с каким удовольствием читала книги – разные, почти все рукописные в это время, и производила приятное впечатление живостью ума и своей непосредственностью.

Мы вволю наговорились. Никаких поползновений приобнять или как-то сблизиться я не делал, помня предостережение Велимира о строгих нравах отца Вари. Мне было приятно пообщаться в спокойной обстановке расслабленности и отдыха. Да и некоторая доля ответственности была – всё же боярская дочь, не холопка. Не для того я её отбивал у злодея Сорокина, чтобы вот так просто взять и изнасиловать в кустах.

– Пора! – с грустью произнесла Варя. – А то папенька беспокоиться начнёт.

Мы побрели назад к дому. В целости я сдал её с рук на руки боярину. Тот ревниво оглядел дочь и, видимо, не нашёл повода придраться.

Холоп подвёл мою лошадь, мы тепло попрощались, и к вечеру я уже был в городе.

Улёгшись в постель, я снова и снова вспоминал события прошедшего дня, силясь понять – что меня привело в дом боярина Матвеева? Нравилась ли мне Варя? Пожалуй, да. Но форсировать отношения пока не хотелось, слишком саднила душевная рана от расставания с Дарьей и сыном.

События последующих дней враз перевернули мой уже ставший привычным жизненный уклад.

С очередным рейсом пришёл татарин Ахмед. В приёмную комнату он обычно входил первым, постучавшись, говорил – сколько человек доставил и интересовался, кого из пролеченных больных можно забрать назад. Потолстел Ахмед, халат дорогой купил. Я подозревал, что с пациентов он хорошо берёт за перевоз и доставку к лекарю. И заходил он ко мне больше для поднятия своего авторитета среди соплеменников. После покорения Казани Иоанном Грозным присмирели татары, поутихли, однако же память о владычестве и силе Казанского ханства и о многочисленных русских рабах ещё была сильна.

В этот приезд после уже обычного стука в дверь Ахмед вошёл спиной вперёд и пропустил в комнату знатного мурзу. Это определялось с первого взгляда – богатая одежда, надменное лицо, презрительный взгляд раскосых глаз. Не знаю, на какой приём рассчитывал мурза, но вставать и кланяться я не собирался.

Ахмед услужливо пододвинул мурзе стул и вышел. Гость молча смотрел на меня, видимо оценивая.

– Я мурза татарский Камчи-нойон. Послан визирем. Сможешь помочь?

– Ты не сказал суть дела, мурза.

Разговор шёл на татарском – видимо, Ахмед предупредил о моём неплохом знании языка Камчи-нойона.

– Откуда ты знаешь мой язык, урус? В плену был?

– Довелось, – нехотя признал я.

Татарин бросил взгляд на моё левое ухо.

– Не вижу отметины от серьги раба.

– И не увидишь. Я был лекарем у достойного человека и лечил самого визиря, получив в благодарность перстень и свободу.

– Когда же это было?

– Очень давно, мурза, когда тебя ещё не было на свете.

– Сколько же тебе лет?

– Сколько дашь, все мои.

– Дерзишь? – вспылил мурза.

– Не забывайся! Я у себя дома, а ты в гостях у меня. Могу и обидеться.

– Прости, – отступился мурза. – Погорячился.

– Давай ближе к делу, меня люди ждут.

– А, подождут, – брезгливо махнул рукой мурза.

– Мне решать, – не удержался я.

– Так вот, – взяв себя в руки, продолжил мурза, – заболел визирь. Не знаю чем, только сходить на двор по малой нужде не может. Прислал меня, чтобы уговорить тебя ехать в Казань.