Корсары глубин
Шрифт:
Даже мостик лодки был теперь в воде. Гребни волн проносились над Узедомом и вахтенным унтер-офицером, стоявшими привязанными к поручням, чтобы их не смыло за борт. При каждом накате волны мы боялись, что лодка утонет. Текущие балластные цистерны заполнялись теперь быстрее, нежели мы могли их продувать. На лодке никому уже не было покоя.
«Наверху ужасно!» — бормотал Узедом, спускаясь вниз по трапу.
Вскоре мы вооружили запасный перископ. Мы нуждались в нем почти так же, как если бы шли в погруженном состоянии. Стоя внизу, в центральном посту, я бросил взгляд в него. Я почувствовал, что ноги подо мной подкосились от того зрелища, которое я увидел. В двух милях от нас находился трехтрубный британский Эсминец.
«Право на борт!» —
Могли ли мы уйти от этого англичанина? Я наблюдал за ним в перископ. Он шел своим курсом тридцатиузловой скоростью и не заметил нас.
С долгим вздохом облегчения я повернул перископ вокруг, чтобы осмотреть горизонт. Но, увы! Мы избавились от одного эсминца только для того, чтобы налететь на полдюжины их, не говоря уже о целом флоте вооруженных рыбачьих пароходов.
Мы имели только один выход — немедленный поворот на обратный курс. Я знал, что тем самым будут нарушены все наши топливные расчеты, но это был лишь единственный шанс на спасение. Мы развернулись, уходя прочь от этого осиного гнезда. «Полный ход обеим машинам!»
Мы ринулись вперед, как будто бы нам кто-то поддал сзади. Но даже и в таком виде наши перспективы выглядели довольно мрачно. Один из эсминцев заметил нас. Он изменил курс по направлению к нам, имея скорость, дважды превосходящую нашу.
«Приготовиться взорвать лодку!» — крикнул я механику.
Помощь пришла с неожиданной стороны — от погоды, которую мы так жестоко проклинали. На нас налетел один из свойственных Северному морю внезапных шквалов. Мы были окутаны снегом, градом и туманом. В то же время направление налетевшего на нас ветра помогало нам. Мы шли в течение часа, слепо и отчаянно, не будучи в состоянии видеть больше чем на несколько десятков футов в любом направлении. Затем шквал прошел так же внезапно, как и налетел. Снова ясная погода и ни одного корабля в виду!
Это ощущение было похоже на то, когда вы видите идущую на вас неприятельскую торпеду, промахнувшуюся на один только ярд. Узедом и я могли лишь сдвинуть фуражки на затылок, сделать сильный вздох и безмолвно посмотреть друг на друга. Когда мы овладели своими голосами, то потребовали себе бутылку портвейна.
Снова повернув на старый курс, мы всю ночь шли на юг по направлению к Гельголандской бухте. На следующее утро мы встретили наши плавучие мины и заметили вдали пароход и два парусных судна. Мы обошли эти мины, а суда обошли нас.
В эту ночь мы пытались связаться по радио с германскими станциями, но не получали ответа. Однако, мы умудрялись перехватывать другие радиосигналы. Таким образом, наша радиостанция могла получать депеши, но сама не могла их отправлять. Мы знали, что «U-93» давно уже числилась погибшей, и никто нас не разыскивал.
На следующий вечер мы оказались идущими вдоль датского побережья.
«Мы находимся внутри трехмильной полосы территориальных вод», — заметил Узедом.
К чертям трехмильную границу! Это была запретная территория для германских лодок, но мы не имели времени беспокоиться о подобных правилах. Здесь было единственное место, где мы могли быть уверены, что обходим минные поля. Дружественные маяки Бовзбьерг и Лингвиг дали нам необходимые пеленги для точного определения своего места. Пользуясь лунным светом, мы ползли так близко от берега, что могли слышать бренчание колокольчиков среди стад на берегу. По направлению к нам на север шла пара датских пароходов. Поглощенные тенью берега, мы проскользнули мимо них незамеченными, всего лишь в пятнадцати футах. Узедом и я, подобно школьникам, весело рассмеялись.
«Удача? Да?» — пробормотал он.
«Да, удача», — ответил я.
На следующий день были замечены еще два парохода. Я бросил взгляд в свой бинокль.
«Это немцы! — завопил я. — Поднять сигнал!»
Маленькие пароходы запыхтели по направлению к нам. Как наша команда, так и их вся толпилась на палубах. Вы можете себе представить всеобщее изумление. Итак наше спасение пришло наконец. Один из пароходов должен
Мы встали на якорь в Листе, у борта госпитального корабля, и убрали раненых. Узедом имел основания гордиться результатами своих медицинских экспериментов. Ни один человек не получил лихорадки, ни одна рана не была заражена.
«Я совсем не переборщил, впрыскивая им морфий», — вздыхал он в облегчении».
Таков был конец истории Цигнера. Мало что можно к ней прибавить. На берегу он передал командованию свое донесение, хорошо поел и выспался. На следующее утро поход «U-93» возобновился, но на этот раз на буксире. Топливные цистерны лодки были пусты. Едва ли расчеты Цигнера и его механика могли быть точнее.
Глава XIX.
Новые испытания для подводных лодок
Корсары глубин могут излагать свои рассказы, перечисляя целый каталог противолодочных средств, использованных союзниками против них. Встречаемые ими опасности усиливались буквально с каждым месяцем и годом войны. Сначала им пришлось столкнуться с артиллерийским огнем, таранными ударами, минными полями и торпедами неприятельских подводных лодок, т. е. такого рода опасностями, от которых подводная лодка сравнительно легко могла избавиться уходом на глубину.
Я говорил однажды с Вольдемар Копхамель, одним из наиболее известных командиров германских подводных лодок. К началу мировой войны Копхамель имел солидный стаж подводной службы, больший, нежели у любого другого офицера германского подводного флота. Он плавал лейтенантом на борту германской подводной лодки «U-1», когда этот корабль производил свой первый поход. Позже он стал командиром «U-2». В 1917 году он совершил рекордное по времени крейсерство на лодке из Германии к западному берегу Африки и обратно. В 1918 году Копхамель командовал одной из лодок, производивших набеги на побережье Соединенных Штатов Америки. В течение года он был командиром флотилии германских лодок в Каттаро. Имея в своем списке шестьдесят потопленных торговых кораблей с общим тоннажем 190000 тонн, он находится в числе первого десятка германских командиров-подводников. Среди рассказанных им переживаний есть одно, о котором он до сих пор говорит каким-то особым тоном. Это действительно рассказ о спокойных днях для лодок, которые потом уже никогда больше не повторялись.
«Мы проложили свой курс через Канал, — начал он. — Эта был легкий поход, без беспокойства и больших опасностей, так как в начальный период войны не было еще ни сетей, ни мин, поставленных против подводных лодок, ни глубинных бомб. Мы в надводном положении часами стояли у входа в порт Гавр, видя десятки неприятельских судов, до которых мы, однако, никак не могли добраться, потому что они находились под прикрытием гавани. Они также видели нас, но старались держаться вне нашего пути, так как не имели возможности нанести нам вреда. Прежде чем они подошли бы к лодке на дистанцию артиллерийского огня, мы были бы уже под водой. Я стоял на мостике, мирно наблюдая за боевыми кораблями неприятеля, с которых, в свою очередь, мирно наблюдали за нами. Вспоминая последующие периоды войны, я оглядываюсь назад на этот солнечный день, как на какой-то фантастический, доисторический период почти забытого теперь золотого века для подводных лодок».
Другие из переживаний командира Копхамеля в те первые дни войны хорошо доказывают, какой необычайный, почти сверхъестественный характер принимала порой подводная война.
«Мы входили в Канал, — рассказывает он, — и встретили нашу лодку «U-6», находившуюся на обратном пути в базу. Ее командиром был Лепсиус, который впоследствии погиб на войне. Обе лодки сблизились и встали борт о борт. Лепсиус обратился ко мне с предупреждением:
«Вы идете на новое минное поле, только что поставленное англичанами. Мы удачно прошли прямо через него, пользуясь отливом. Англичане плохо поставили мины, и в отлив они плавают на поверхности. Подождите низкой воды, прежде чем идти туда».