Кортес
Шрифт:
Так мы долго препирались. Мотекухсома предлагал отдать в заложники своих сыновей и дочерей, однако я стоял на своем. Наконец Веласкес де Леон не выдержал, выхватил наполовину шпагу и тут же опять с шумом вогнал её в ножны.
– Какой смысл тратить слова на этого варвара! Отступать поздно. Схватим его, а если будет сопротивляться, вонзим шпаги в его сердце.
Губы у Мотекухсомы дрогнули. Он обратился к донне Марине с просьбой перевести, что сказал этот представительный, богато одетый чу земец.
Марина кротким голосом объяснила повелителю, что пополокас не желают отступать от своих требований, и если он не последует за ним, то в них сейчас проснется дух бога войны. Тогда они впадут в неистовство и ацтеки осиротеют. Зачем лишать единственной надежды свой народ, добавила он. Еще страшнее, что подходит час, когда просыпаются чудовища грома и молний, чей голос жители Теночтитлана слышали вчера вечером. Они требуют
Мотекухсома опустил голову и пробормотал, что он согласен.
Эта женщина, которая столько лет мечтала об этой минуте, которая жила несбыточной надеждой увидеть сломленного, погибающего от справедливого воздаяния ацтека, ни голосом, ни взглядом не выдала своих чувств. Так же кротко, не поднимая глаз на дона Эрнандо, она объявила, что великий государь вполне удовлетворен этими объяснениями и в интересах вселенной, страны и народа согласен сменить ставку и перейти на жительство в дом своего отца.
Советники и слуги, находившиеся в зале - их, несколько человек, держали под охраной два наших солдата, - застыли как истуканы. Они собственными ушами слышали, как тлатоани пошел на поводу у грубых и заносчивых чужеземцев. Он внял доводам нарядной, красивой змеи в женском обличии!.. Это Мотекухсома, ходивший с победоносными походами до самого побережья, окончательно подмявший под себя Тескоко, который никогда и нигде не позволял ронять свое достоинство разговорами с низшими по рангу людишками?!
Изумление охватило дворцовую стражу и сотни людей, которые толпами стекались на площадь, чтобы защитить честь и достоинство своего владыки, когда дворцовый глашатай срывающимся голосом объявил о перемене места пребывания живого солнца. Теперь оно будет светить во дворце своего отца... Обращенные к народу слова Мотекухсомы вызвали всеобщее смятение. Тлатоани подтвердил все сказанное глашатаем и добавил, что никто не волен ослушаться богов, чьим воплощением он является. "Радуйтесь, ацтеки!
– провозгласил он.
– Солнце по-прежнему будет вставать на востоке и скрываться на западе. Дни будут светлы, а ночи темны. Маис - набирать силу, полнить отборным зерном початки, а всемогущий Тлалок поливать землю благодатным дождем".
Без всяких помех мы добрались до дворца Ашайякатла. Еще не до конца уверовав в успех, прошли через ворота, которые тут же захлопнулись за нами. Только теперь смогли перевести дух. Я подал знак пушкарям. Вновь громовые раскаты холостых залпов потрясли округу, однако на этот раз лишь мимолетное шевеление пробежала по рядам собравшихся на площади горожан. Они ещё долго стояли перед воротами, немые, озадаченные, расходиться начали только в ранних сумерках.
Глава 8
Приглашенный писец долго разглядывал исчерканные страницы, потом покачал головой и признался.
– Простите, сеньор Диас, не могу разобрать. Лучше продиктуйте, что вы здесь вчера накарябали.
Берналь вздохнул, поднес к подслеповатым глазам протянутый ему лист бумаги. Первое предложение прочитал с трудом, по буквам, далее уже не глядел на бумагу. В памяти сами собой встали события, случившиеся после пленения Мотекусумы.
Он принялся диктовать.
"Весь свой обиход он перевел к нам - всех слуг и жен; по-прежнему продолжались его ежедневные купания, неизменно при сем присутствовали двадцать важнейших сановников и военноначальников; по-прежнему ему привозили дань из самых отдаленных провинций. Государственные дела тоже шли прежним порядком, не исключая судебных разбирательств, которые он осуществлял с двумя мудрыми старцами. Приговор объявлял в немногих веских словах. Даже церемониал, и тот не изменился: ищущие аудиенции проходили не через главные ворота, а в боковую калитку с обязательным там ожиданием. Там же просители переодевались в простую чистую одежду, снимали обувь, приближались с положенными словами и поклонами, потупя глаза, как того требовал этикет. Мотекусума и вида не подавал, что плен его огорчает..."
Писец на мгновение оторвал взгляд от бумаги и недоверчиво посмотрел на ветерана.
– Простите, сеньор Диас, но ваш рассказ сродни сказке. Такой могущественный государь вдруг стал кроток как овечка? Могло ли быть такое?..
– Знаешь, Хосе, стар я, чтобы выдумывать. Единственным утешением мне служат воспоминания о героических делах прежних лет. Все, как будто вчера произошло... Размышляю я и о похищении индейского монарха, о заключении его в оковы, казни его приближенных - все эти события, как живые, стоят перед глазами. Думаю о наших подвигах и все больше убеждаюсь, что не мы сами исполнили их, нами руководило провидение Всевышнего! Много здесь пищи для размышлений, в этом я согласен. Для сомнений тоже... Однако что было, то было. Я стараюсь изложить правдивую историю, и если она похожа на сказку, в этом нет моей вины. Кое о чем я умалчиваю, но это только в том случае, когда события касаются лично меня или когда я не знаю всей подноготной. Ведь я был простой солдат - из надежных, близких к капитан-генералу, но это совсем не значит, что мне было доступно все, что касалось планов и тайных замыслов дона Эрнандо. Об этом лучше было бы порасспросить донну Марину, но и она соврет, не дорого возьмет. Как тот же Гомара! Как он Кортеса расписывает - просто орел! Храбрейший и достойнейший кабальеро!.. Кортес тоже был себе на уме, всякое беззаконие творил, прикрывшись солдатским мнением, а королевский нотариус все его делишки оформлял как решение общего схода. Все равно я ему не судья. Я не из тех неблагодарных тварей, которые так и норовят укусить господина, стоит тому впасть в немилость. Не будь Кортеса, гнить бы нашим костям где-нибудь в кучах языческих жертв. У испанского короля не было бы Мексики. Это уж поверь мне - всем другим нашим идальго ацтеки быстро бы рога обломали, и неизвестно, чья бы взяла. Сам рассуди, как бы ты поступил, достанься на твою долю такая удача, сам государь огромной страны оказался бы в твоих руках?
– Прежде всего я убедил бы его - а то и заставил - креститься! воскликнул взволнованный Хосе, молодой парень из аудиенсии.
– Затем запретил все эти богомерзкие жертвоприношения, раздал бы награду все, кто участвовал в походе. Что еще, проверил бы отчетность по сборам налогов. Я даже не знаю - дел бы сразу навалилось невпроворот.
– Эх ты, глупая голова, также и мы рассуждали. Сразу потребовали дележки клада Ашайякатла и выдачи всякого иного довольствия. Кортес вмиг приструнил крикунов. Заявил, что этот клад - чужая собственность и все мы только гости в этом дворце, так что, будьте любезны, братцы, оказывать всяческое почтение хозяину и хозяевам. Каждое утро дон Эрнандо и высшие наши капитаны - обыкновенно Альварадо, Веласкес де Леон, Диего Ордас навещали Мотекусуму. Ты пиши, пиши... Осведомлялись о здоровье, о желаниях повелителя. Все это время мы были так услужливы и почтительны, что сам пленный монарх как-то заметил, что "плен - не беда, тем более что боги допустили это". Кортес строго наказывал за любое пренебрежительное слово, брошенное в укор нашему пленнику. Однажды Педро Лопес, стоя на страже возле его опочивальни, позволил себе во весь голос заявить разводящему: "Хотел бы я, чтобы это язычник, этот сукин сын, скорее околел. Из-за него доброму христианину выспаться не дают!" Мотекусума, видно, догадался, о чем идет речь и на следующий день пожаловался дону Эрнандо. Тот так разошелся, что приказал повесить беднягу Лопеса. Пришлось посылать делегацию к капитан-генералу... Еле-еле отговорили - Лопесу всыпали плетей. Вообще, Кортес был спокойный, выдержанный человек, любил пошутить. Когда рассердится, скажет только: "Чума бы вас разобрала..." Добавит: "Вот негодники!.." и на этом все дело кончалось. Но уж если рассвирепеет, то держись. Решений своих почти никогда не менял, а если от чего отказывался, то с умыслом - чтобы ему в ножки поклонились. Так и с Лопесом... Видишь, мы его всем войском попросили, в следующий раз он нас попросит...
– Ох, и бестия был этот Кортес!
– воскликнул писец.
– Не без того, - кивнул Берналь.
– Но ведь ты пойми, наши жизни висели на волоске. Случись что с Мотекусумой или сам он наберись отваги и прикажи ацтекам взбунтоваться, от нас бы только мокрое место осталось. Чтобы с головой в омут, на это любой дурак может решиться... А вот ты сумей все хорошенько обдумать и удачу подманить. Тут уж не до фанаберией... Почему Мотекусума смирился? Судить не берусь. Наверное, воля Божья, иначе не могу объяснить, почему такой могучий государь выдал на суд Кортеса своих военноначальников, обвиненных в нападении на Веракрус. С ними не церемонились, приговорили к смерти и на следующий день сожгли на площади перед дворцом. Семнадцать человек. Народу собралось... Все смотрели и помалкивали, сразу вся страна замирилась. Самого же Мотекусуму на время казни заточили в кандалы. Тот сперва начал возмущаться, затем покорился, затих и стал, как шелковый.