Кортес
Шрифт:
"Об чем говорить!
– закричали в строю.
– "Король и есть король, он наш защитник!"
– Далее я хотел бы напомнить о заключенном с вами договоре, по которому моя доля тоже составляет пятую часть всех доходов. Был такой уговор?
В рядах несколько смешались, там уже менее охотно закричали: "Был! Как не быть!"
– Теперь вспомните, кто вложил собственные средства в снаряжение экспедиции, кто отдал приказ отправиться в плавание. Я веду речь о губернаторе Кубы, его милости Диего Веласкесе. Когда вы записывались в войск, вы что, не знали об этом?
Теперь войско совсем примолкло. Во дворе наступила угрюмая, напряженная тишина.
– Четвертый пай, опять же согласно уговора, должен быть отдан пушкарям, арбалетчикам, аркебузирам и гарнизону Веракруса. Об этом тоже был разговор. Правильно я говорю, - обратился Кортес к королевскому нотариусу.
Тот подтвердил его слова.
– Так что, ребята, ваша доля - пятая часть всего золота. Вот её вы вправе делить по своему усмотрению. Поровну так поровну...
Солнце палило нещадно - был полдень. Во дворце Ашайякатла царила удивительная, нестерпимая тишина. Горожане, до сих пор с тревогой и некоторой досадой, приглядывающиеся к высоким стенам, за которыми разместились вызывающие неприязнь шумные, крикливые пополокас, с недоумение поглядывали в ту сторону. Многие ацтеки выбрались на крыши домов, на рынке как-то сразу спала торговля, жрецы высыпали на ступени храмовых пирамид. Во дворце словно все вымерли. Горожанам хотелось верить в подобное чудо, но чужестранцы были изворотливы, коварны, непобедимы. Голоса подвластных им чудовищ напоминали гром и заливистый боевой клич...
Между тем солдатская братия медленно приходила в себя. Многие ещё удивленно помаргивали, когда кто-то громко и изумленно спросил:
– Это что, выходит по сто песо на брата?
Следом тишина треснула. Единый, немыслимой силы вопль вырвался из сотен глоток. Жрецов словно ветром сдуло со ступеней пирамид, мужчины бросились за оружием, ближайший рынок мгновенно опустел. Рев повторился, потом перешел в громкий, нестройный гул.
Солдаты подступили к самом Кортесу, начали орать - за что страдали? За что столько мук приняли? За эти жалкие сто песо?! Да они по заемным распискам, по закладным уже больше должны. Что на эти деньги купишь? Несколько рабов? А землицу, инвентарь, а семена для посадки, лес для постройки? Это что, издевательство? По сто песо!.. Подавись ты сам, живоглот, этой подачкой!..
Кричали долго. Кортес терпеливо слушал, потом, когда шум немного стих, громко объявил.
– Вы во всем правы, ребята! Эта сумма ничтожна и унизительна!..
Тут все радостно загалдели - вот, сам же понимает, а тогда чего ж? Чего, чего! Тут, брат, дело хитрое. Помолчите, вы, простачки, дайте капитан-генералу сказать.
– Что и говорить - насмешка, а не деньги.
– Кортес поднял руку, голоса мгновенно стихли.
– Но кто сказал вам, что это все, чем я собираюсь расплатиться со своими храбрыми воинами. Если, конечно, кто-то вот сейчас, здесь, в сердце Теночтитлана, собирается уйти в отставку, то я готов щедро отблагодарить его, и пусть он ступает за ворота дворца. Селится где ему угодно, сеет кукурузу, лес закупает, семена... Есть желающие вот так сразу поселиться среди туземцев? Вижу, подобных дураков среди вас нет. Наш поход ещё не кончен. Никто вас, ребята, от присяги не освобождал. Сами видите положение не простое, но добились мы немалого. Это золото, эти сто песо только начало. Мы всего как год, как вышли из Сантяго, за это время я хотя бы раз обманул вас? Обманул?..
"Чего не было, того не было!
– закричали в толпе.
– Мы верим вам, сеньор Кортес!"
– Вот я и говорю, эта сотня песо не более, чем премия, первый шажок к богатству и процветанию. И, главное, к спокойствию, которое мы должны установить на этой земле. Есть в Мехико золото? Есть, я вас спрашиваю?
"Что есть, то есть! Золотишка здесь хватает, это точно!.."
– Кто из вас, наученный горьким опытом, скажет, что взять его просто? Надеюсь, среди вас, храбрецов, нет таких недоумков? Взять золото надо и можно, только спешить нельзя. Император Мотекухсома уже отдал приказ, чтобы со всех концов страны в наш лагерь начали доставлять золото и прочие припасы, как продовольственные, так и одежду, утварь. Одним все, что нужно для обзаведения...
Несколько голосов нестройно грянули "ура", и тут же затихли. Основная масса солдат помалкивала. Верить они верили, но каждый из них прекрасно сознавал, что окончательная дележка, если она даже и случится, вполне может пройти без них. Вон с какой злобой ацтеки на часовых поглядывают. Того и гляди исподтишка стрелу пустят или камень из пращи метнут. Когда лишишься головы, то и сокровища, о которых так сладко пел Кортес, не потребуются. С другой стороны, в сражении можно уцелеть, а взбунтоваться сейчас - верная гибель. Кортес никому не спустит попытку устроить мятеж.
Когда в конце концов королевский нотариус подвел итог, оказалось, что более сотни солдат отказались от своей доли. Кое-кто заявил - пусть дон Эрнандо подавится этим золотом.
– Вот и хорошо, сеньор, занесите этот металл в мою долю. Я не подавлюсь.
Вечером, уже разоблачившись для сна, он сел на кровать и неожиданно задумался. Ну и денек выдался! Мотекухсома начал проявлять строптивость, солдаты едва не подняли бунт... Только успевай поворачиваться. Однако в частой смене воспоминаний не хватало какой-то мелочи, сопряженной с той острой тревогой, которую он вдруг почувствовал сегодня. Что-то крайне озаботило его - какая-то пронзающая насквозь угроза, по сравнению с которой все остальные заботы казались детскими играми. Он потер лоб, глянул на уже оголившуюся, накидывающую на себя ночную рубашку индеанку, и вздрогнул.
О чем она так долго разговаривала утром с Мотекухсомой? Вот какая загадка все это время подспудно не давала ему покоя. Малинче решила переметнуться на другую сторону? Вот эта даже в первозданном виде нарядная женщина? Кортес залюбовался - все в ней являлось украшением: и маленькая грудь, и руки - особенно руки!
– нежные, словно без косточек; и округлый мелкий живот, так аппетитно оттянутый к поросшему уголку. И смуглая, с золотистым оттенком кожа, мягкая до такой степени, что, казалось, сама льнула к рукам.
Дон Эрнадо вздохнул - не надо терять головы. Пути назад у неё нет. О чем же тогда они беседовали? Она позволила себе маленькую женскую месть, решила унизить владыку?
– О чем сегодня ты разговаривал с Мотекухсомой?
– спросил он, когда Малинче залезла под покрывало и свернулась клубочком.
– Он спросил, почему я служу вам? Неужели не боюсь гнева богов?
– Что ты ответила?
– Я не успела. Ты, милый, приказал нам замолчать.
– Хорошо, что бы ответила ему? Что не боишься?..
Малинче потерлась щекой о его руку, задумчиво глянула в низкий, деревянный, покрытый искусной резьбой потолок. Все те же головы змей составляли основу орнамента. Они вплетались в геометрические фигуры. На центральном плафоне была вырезана маска Тлалока, повелителя дождя.
– Очень боюсь...
– наконец вымолвила индеанка.
– Поэтому и стараешься при каждом удобном случае унизить его?
– Ах, милый, ты ошибаешься, если считаешь, что я живу местью и воспоминаниями. Иногда прошлое мне кажется чужим сном - я не могу поверить, что все это когда-то случилось со мной. Мне порой бывает жаль правителя ему не дано узреть свет истины. Для этого надо много страдать, испытать жуткий страх, ожидание, что вот придут купцы из Теночтитлана и поволокут на свое капище, где умелый жрец ловко вырвет твое сердце. Не надейся, Мотекухсома никогда не признает учение Христа, не поклонится Деве Марии. У него нет выбора. Он просто не в состоянии обмануть своих богов. На это его не хватит. Это очень важно понять... И тебе тоже. Сначала я никак не могла поверить, почему ваши боги позволяют человеку поступать как угодно, даже вопреки их установлениям. Патер Ольмедо разъяснил, что каждый волен действовать так, как ему заблагорассудится - отмщение ждет его на небесах. Двуногая тварь даже может грешить!.. В этом так трудно разобраться. Только со временем, приглядывая за тобой, за другими испанцами, я догадалась, что вы способны поступать так, как не велено! Это было потрясающее открытие!..