Кортес
Шрифт:
Кортес отправил к Нарваэсу свою делегацию, которую возглавил патер Ольмедо. Священника даже этот солдафон обидеть, тем более посадить под арест, не решится. Патера сверх меры нагрузили золотом. Сам Кортес с сотней солдат отправился следом.
Шли ходко. Нарваэс ещё не успел вволю попировать в Семпоале, как они уже подошли к пограничной реке, где встали лагерем и стали ждать результатов переговоров.
Первые же известия, дошедшие до Кортеса, подтвердили самые худшие опасения. Нарваэс первым делом забрал всех невест, которых местный касик передал нам в жены. Вел себя нагло, не соблюдал ни приличий, ни местных традиций. Тогда у дона Эрнандо впервые мелькнула крамольная мысль - кто же придет на смену Нарваэсу, если его, Кортеса, сменит это грубое животное. На мгновение ему стало жаль Мехико...
* * *
– Что же ты не пишешь?
– спросил Диас.
Писец мечтательно смотрел в стену, взгляд его остекленел, кончик гусиного перышка чуть подрагивал в руке.
– Должно быть Теночтитлан был самым удивительным городом на земле? задумчиво спросил он.
– Прекрасней Гватемалы или Севильи...
Старик не ответил. Так они сидели некоторое время в тишине, погруженный один в воспоминания, другой в мечты. Наконец ветеран вздохнул.
– С перевала, неподалеку от Чолулы, мы впервые увидели его. Город открылся во всей красе. И вся округа... Дамбы, сады, плавающие огороды. Никто из нас слова вымолвить не мог. Вода в Тескоко была чистейшего бирюзового тона. Поверх этой шири парили огромные ступенчатые пирамиды, блистающие белизной башни, кварталы домов. Вокруг, по всему береговому оружью тоже были видны города. Башни, пирамиды, дома... Каждое сооружение в Мехико было сдобрено мозаикой. Возле храмовых лестниц, ведущих наверх, высились резные каменные глыбы - то в виде головы змеи, то ягуара... Чудеса там были рассыпаны на каждом шагу. Как-то мне досталась вырезанная из нефрита головка молодой женщины размером с грецкий орех. Продавец объяснил, что это изображение покровительницы кукурузы. Спустя некоторое время в Теночтитлане мне попалось огромное, в два твоих роста, изваяние головы той же богини, сделанное из крепкого черного камня. Я не поверил глазам - оба изваяния совпадали во всем, в самой малюсенькой детали. Знаешь, в чем волшебство? Нефритовая головка была такая свеженькая, так похожа на Цветок...
– На что похожа?
– спросил Хосе.
– На какой цветок?
– Это я так, к слову, - поперхнулся Берналь.
– Я хотел сказать, личико было миленькое, приветливое, а эта глыба улыбалась совсем по-другому грозно и снисходительно, смотрела куда-то вдаль. Сразу видно, богиня... А ведь все в точности сходилось, до последнего завитка. Довелось мне видеть в Теночтитлане и священный для всех ацтеков камень, называемый ими "календарь"... Что-то мы с тобой, Хосе, отвлеклись. Пиши!
Молодой человек - был он плечист, светловолос - встрепенулся, взгляд его осмыслился. Он обмакнул кончик пера в чернила.
Берналь принялся диктовать...
С великим высокомерием принял Нарваэс послание дона Эрнандо. Прочитал при всех, тотчас посыпались недостойные шутки. Особенно отличился некий Сальватьерро, болтун и трус, несмотря на то, что здоровяк был хоть куда. В угоду Нарваэсу он договорился до чертиков - нечего толковать с изменниками, не стоит читать их писем, взять их всех и перебить. Сам он лично обязался поймать Кортеса и отрезать ему уши.
Но вот прибыл Гевара со своими людьми. Его обстоятельное сообщение было иного рода: Кортес - герой, верный слуга нашего императора; государство Мотекусумы велико и столь обильно всякими припасами и дарами, что всем здесь достанет места, тем более, что Кортес готов добровольно подчиниться. Не этого ждал Нарваэс и вмиг охладел к своим послам. Совершенно другое впечатление произвел рассказ Гевары на товарищей Нарваэса. Жадно вслушивались они в речь священника, красочно рисующего богатства и привольную жизнь Кортесова войска. Поверить не могли, что каждый солдат у того играет в карты на чистое золото. Оно там, на плавильном дворе, кучами лежит. Много чего наговорил Гевара и его спутники. Тут ещё вскоре прибывший в Семпоалу патер Ольмедо подбавил жару, особенно разогрели офицеров и солдат розданные им подарки от Кортеса. Все в один голос начали поговаривать, что нам не драться надо, не за ушами охотиться, а помириться и мирком приступить к дележке добычи.
Не смолчал и королевский аудитор Лука Васкес де Аилон, прибывший вместе с Нарваэсом. Особенно красноречив он стал после получения личного письма от Кортеса и золотого его поклона. Аудитор открыто заговорил о вопиющей несправедливости - идти войной против таких заслуженных людей, как мы. Надо сказать, что слова его падали на подготовленную почву, тем более, что Панфило ни с кем не поделился подарками, полученными от Мотекусумы и других индейских касиков.
Нарваэс заметил растущее недовольство среди офицеров и солдат и подстрекаемый лизоблюдами отважился арестовать аудитора и выслать его на Кубу. Впрочем, Аилон сумел убедить капитана корабля доставить его в Сан-Доминго, где королевский суд энергично вступился за аудитора.
Неистовство Нарваэса ему не мало повредило. Родные и знакомые Васкеса, опасаясь расправы, бросили своего начальника и перешли к Сандовалю. Тот, понятно, встретил их с распростертыми объятиями.
Берналь Диас замолчал - решил перевести дух, потом добрался до окна, глянул на небо.
День угасал, знакомый попугай сидел между лапчатых пальмовых ветвей. Одним глазом, вздернув крепкий черный клюв, птица наблюдала за стариком. Тот порывисто вздохнул.
– На сегодня хватит, - неожиданно объявил он.
– Приходи завтра. Если бессонница покоя не даст, сам что-нибудь накарябаю.
Хосе, ни слова не говоря, сунул в пенал перо, сложил бумагу и вышел из комнаты.
Птица вспорхнула, среди пальмовой завеси алым камешком мелькнула её грудка. Вот она забила крыльями и села на подоконник. Замерла, скосила на старика глаз. Тот взволновался, но вида не подал, замер в кресле на колесиках. Когда птаха успокоилась и начала ловко похрустывать кукурузными зернами, Берналь запричитал.
– Цветок хороший, кактус хороший... Где наш сынок, Ночтлишочитл? Где наш сын?..
Тот майский вечер, когда они сообща, всем сходом, постановили выступить против Нарваэса, запомнился тем, что утром он получил первую за последние шесть месяцев весточку от Шочитл. Гонец, прибывший с побережья, после посещения штаба, отозвал его в сторону и сообщил.
– Встретил твою индеанку. Она меня на дамбе поджидала. Уже совсем стемнело. Иду, и вдруг меня окликают по-кастильски - сеньор солдат... Я даже оробел, потом слышу ещё раз - сеньор солдат. Я спустился к воде, пригляделся - в лодке твоя баба. Попросила передать, что успела прижиться, приняли её хорошо, возится с племянниками. Берналь, она, кажется, беременная... Теперь слушай самое главное - очень эта индеанка за тебя беспокоится. У них, в Истапалапане ходят слухи, что скоро всех чужеземцев под корень изведут. Берналь, твоя баба врать не будет, я её помню - ладная такая, выносливая...
Диас кивнул, отошел, затем, немного поразмышляв, направился к главнокомандующему. Сообщил о предупреждении.
– Знаю, Берналь, - ответил Кортес.
– Не ты один об этом предупреждаешь. В город продолжают стягиваться регулярные отряды. Мотекухсома совсем от рук отбился. Целыми днями дичится, помалкивает, мрачный стал. Часами о чем-то со жрецами шушукается. А тут на шею этот Нарваэс. Как хочешь, так и вертись. Придется действовать, как советовал Цезарь.
– Прийти, взглянуть и победить?..
– Точно. Очень хочется проверить, как это у него получилось? Затем спешно возвращаться в Теночтитлан. Ребята должны осознать, что сейчас как раз тот случай, когда решается судьба кампании. У Нарваэса много пушек, пороха, в достатке всадников, арбалетчиков и пехоты. Если всю эту силу привести в Теночтитлан, можно будет с Мотекухсомой по-другому поговорить. Берналь, предупреди ребят, чтобы каждый взял побольше золота. Цепей, браслетов, нагрудных пластин...
Слышишь, птица, Кортес всех видел насквозь и обо всем думал вовремя, К счастью, он командовал такими же, под стать ему, зоркими и рассудительными людьми. Всегда в его распоряжении были не только крепкие руки, но и умные головы. Хочешь, ещё кукурузных зернышек подсыплю? Или орешков?..