Кортес
Шрифт:
Берналь пожал плечами, а дон Эрнандо недовольно поморщился и махнул рукой.
– Не надо, сеньор Диас, мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы таить камень за пазухой. Неужели ты считаешь, что в нашем войске, среди всех этих чиновников не найдется злобных душонок, которые попытаются облить грязью не только меня, но и вас. Ты сам знаешь, что мы находимся в подвешенном состоянии, второй год пошел, а от Монтехо и Пуэртокарреры ни слуху, ни духу. Поэтому запомни - никакого бегства из Теночтитлана не было. При Отумбе мы разгромили ацтекскую армию числом в сто... нет, в двести тысяч человек. Ясно! С нашими подвигами не может сравниться ни одно деяние древних героев или победы, одержанные в Новой Индии другими конкистадорами. Мы превзошли самого Амадиса Галльского! (сноска:
– Как "teules"?
– спросил я.
– Вот именно. Не только в глазах индейцев мы должны выглядеть непобедимыми героями, сродни тем, что жили в Древней Греции или Риме, но и в глазах тех наших соотечественников, которые будут разносить известие о наших победах по белу свету.
Стоит ли теперь менять то, что я утверждал в течение последних тридцати лет жизни. Тем более, что по существу дон Эрнандо прав - в том положении, в каком мы очутились при Отумбе, было совершенно безразлично, сколько врагов встало на нашем пути: пять или двести тысяч. Другое дело, что последняя цифра звучит весомее и волнует куда сильнее. Удивительный он был человек, дон Эрнандо. Никто не мог сказать, что он выкинет в следующую минуту, куда поведет войско. Дерзости в нем было хоть отбавляй. Никогда он за солдатские спины не прятался, всегда первым ходил в атаку, делился с солдатом последним куском хлеба. Мне перед самым прорывом из Теночтитлана отломил половину маисовой лепешки. И в то же время был горд неумеренно. Любил власть и, конечно, золото. Вполне мог о человека ноги вытереть. Худо он поступил с донной Мариной. Она в походе на Теночтитлан не участвовала. Как-то в апреле, после выздоровления встретила меня в Тласкале, мы разговорились. Живот к неё заметно округлился, однако держалась бодро, пошучивала.
– Вчера дон Эрнандо, - в конце призналась она, - отправил с гонцом письмо в Веракрус, хочет кружным путем переправить его на Кубу. Говорят, что он собирается вызвать в Мехико свою законную супругу, донну Катилину Суарес. Тебе доводилось видеть ее? Хороша?
Я ответил, что может быть и хороша, но сравниться с донной Мариной ей не под силу.
– Под силу, - грустно усмехнулась Малинче.
– Моя песенка спета, Берналь... Он собирается подарить меня лейтенанту Хуану де Саламанке. После родов. Ребенка обязуется немедленно признать и дать ему свое имя.
– Ну, дела, - только и смог вымолвить я.
– И на старуху, - улыбнулась донна Марина, - бывает проруха. Так, кажется, у вас в Кастилии говорят? Попробуй откажись! Как тогда быть с ребенком, ведь у меня ни имения, ни рабов нет.
– А долю добычи он вам обещал выделить?
Она кивнула.
– Если будешь себя хорошо вести?
Она ещё раз кивнула.
– Ловкач!..
– только и смог выговорить я.
Добавил горечи и случай с распределением полона.
"После всеобщего замирения, - принялся диктовать Берналь, - Кортес, в согласии с королевскими комиссарами, объяснил, что в виду приостановки дальнейших экспедиций необходимо узаконить нашу добычу, то есть, переметить рабов, выделив обычную королевскую пятину. Каждый из нас должен был привести своих пленников в определенное место, чтобы их там заклеймили. Так мы и сделали и быстро согнали женщин и детей - мужчин мы в плен не брали. Надзор за ними хлопотлив, а в услугах их мы не нуждались - все, что нужно, делали для нас тласкальцы... Но вот при обратном распределении случилось вот что..."
Старик некоторое время думал, потом приказал Хосе.
– Исправь последнее предложение. Напиши: "...при новом распределении получилась великая несправедливость: отобрали не только пятину короля, но и... Кортеса! К тому же выбрали самых лучших, крепких и красивых, а нам оставили старых и уродливых. Ропот поднялся немалый, и Кортес принужден был обещать, что отныне распределение будет иное, без всякой обиды.
Не меньше возбуждения и пересудов возникло по поводу требования Кортеса вернуть то золото, которое солдаты, с его разрешения, унесли из Теночтитлана в памятную "ночь печали". Как ни изворачивался Кортес, как ни объяснял, что речь идет лишь о временной, заимообразной передаче - никто не пожелал расставаться со своим золотом".
Помнится, услышав эти уверения, Берналь Диас едва не рассмеялся и переглянулся с Хуаном Каталонцем, с которым в те дни они близко сошлись. Договорились, что если кому суждено погибнуть, пусть другой воспользуется его спрятанным богатством. Пусть устроит отпевание по всему чину, богатые поминки... Хуан умел раны заговаривать, останавливать кровотечение. Приятель в ответ многозначительно подмигнул. На Теночтитлан мы, конечно, пойдем, добавил Хуан, даже с большой охотой. Там добыча богатая, к тому же свое золотишко надо достать, но что касается займа, на который намекал Кортес, то это вряд ли. Берналь тоже решил, что делиться богатсвом, надежно припрятаным в Тласкале, он тоже ни с кем не будет.
Хосе аккуратно записал сказанное, выжидающе глянул на старого Диаса.
Тот молчал, глядел в окно.
Наступила тишина. Был полдень. Только что над Гватемалой отгремела гроза, теперь зарницы вспыхивали в предгорьях. Неожиданно старик порывисто вздохнул.
– С другой стороны, - неожиданно добавил он, - как вдохновенно умел говорить дон Эрнандо! Заслушаешься!.. Еще в Теночтитлане в самые трудные дни, пытаясь убедить господ офицеров и тех ветеранов, кто был приглашен на совет, обмолвился: "Непобедимых армий, - сказал он, - не бывает. Конечно, случаются моменты, когда один из противников имеет заметное преимущество. На войне это означает, что у противоположной стороны суживается круг эффективных контрмер, становится ограничен доступ к ресурсам, начинаются трудности с резервами, но такое положение, чтобы одна из противоборствующих сторон имела абсолютное превосходство, складывается очень редко. Всегда можно отыскать разумную тактику и стратегию, которые позволили бы добиться поставленной цели. Тем, кому недоступен подобный взгляд на вещи, нельзя быть военноначальниками..." Ты это не пиши, - спохватился Берналь и тут же осекся.
Хосе сидел с задумчивым видом, взгляд его остеклянился.
– Не тоскуй, парень, - улыбнулся Берналь.
– Полководцем и солдатом надо родиться, да ещё судьба в обнимку с удачей должны постоять у твоей колыбели и благословить на ратное дело. Тебе это не грозит. Ты ни ловкостью не вышел, ни знатностью. Теперь, что в Испании, что здесь, в Вест Индии, без звучной фамилии и влиятельных родственников в капитаны не выберешься. Прошли те времена... Теперь куда не сунься, везде коррехидоры, алькальды. Так что ты пиши, пиши. Грамота куда более надежный хлеб, чем военное ремесло.
Глава 4
В начале мая 1521 года перед началом наступления на Теночтитлан по ротам был прочитан приказ Кортеса. В нем расписывался порядок и состав штурмовых колон, затем шли пункты, выполнение которых главнокомандующий брал под свой личный контроль.
Никто да не дерзнет поносить священные имена.
Никто не смеет обидеть союзника, никто да не отнимет у него добычу.
Никто не смеет удаляться из главной квартиры без особого наряда.
Всякий должен был на все время иметь вполне исправное оружие.
Всякая игра на оружие и коней строжайше карается.
Всем спать не разуваясь и не раздеваясь, с оружием в руках, кроме больных и раненых, которым будет особое предписание.
Первые две дивизии под командованием Педро де Альварадо и Кристобаля де Олида должны были двигаться вдоль северного обвода озера Тескоко, по берегам лагун Халкотан и Сумпанго, имея общее направление на Тлакопан и Койакан, куда упирались южная и западная дамбы, ведущие к столице Мехико. В распоряжении у Альварадо было 170 человек пехоты, 30 всадников, 18 арбалетчиков и аркебузиров, 50 000 тласкальцев. Олид получил в свое распоряжение 180 человек пехоты, конницы - 33 человека, стрелков - 20 и несколько десятков тысяч воинов из племени отоми.