Кортес
Шрифт:
Не получив ответ, на следующее утро дон Эрнандо, бросив в бой кавалерию, сумел пробиться в большому теокали. Колонна Сандоваля, которую перебросили к Топеяку, тем временем успешно добралась до окраины Тлателолько по северной дамбе. Таким образом окружение Теночтитлана было завершено. Отставала только дивизия Альварадо. Западная плотина оказалась перерыта настолько часто и защищалась такими крупными силами, что скоро стало ясно - Куаутемок именно с этого направления ждал главный удар. Связь между отрядами осуществлялась с помощью бригантин и гонцов, вынужденных каждый раз бежать вокруг озера, поэтому Кортес стремился как можно быстрее сомкнуть фланги всех трех отрядов. Захватив на вершине пирамиды храм Уицилопочтли,
Дело было вечером. Солдаты Альварадо, в основном ветераны, столпились у края последнего пролома, от противоположной бровки которого было рукой подать до городских ворот. На той стороны возвышалась крепкая баррикада, защищавшая ацтеков от арбалетов и аркебуз. Альварадо, изучивший диспозицию, приказал перетащить пушки и завтра с рассветом смести это заграждение. Пушкари и тласкальские таманы сразу принялись за работу. Отъезжая в тыл, Альварадо предупредил Берналя и всех остальных солдат, чтобы смотрели в оба и, если туземцы предпримут ночной штурм, сразу подняли тревогу. Подобные атаки стали привычным явлением, поэтому испанцы так и ночевали на дамбе в непосредственной близости от противника. Бригантины и пироги союзных индейцев охраняли их с озера.
Хуан Каталонец первым обратил внимание на языки пламени, прорезавшие сгущающуюся на востоке тьму. Пожар разгорался на глазах. Потом занялось в другом месте, в третьем... Хуан с тревогой глянул на Берналя, тот в ответ только пожал плечами и почесал бороду. Их товарищи, кто уже улегся на циновки, тоже стали подниматься.
– Смотри, как занялось, - чей-то удивленный голос раздался за спиной Берналя.
– Что это ребята Кортеса подожгли?
Ему тут же ответили.
– Вроде дворец Монтесумы... Точно! И этого, Ашайякатла, подпалили...
Сердце у Берналя замерло, он слова не мог вымолвить. В это время две испанки, в сопровождение караула и тласкальцев притащили из лагеря, расположенного возле Тлакопана, ужин - тортильи из кукурузы и какое-то жидкое варево. День не поев, похлебать горячее - милое дело. Все радостно зашевелились, кто-то уже успел ухватить Долорес за задницу, за что сразу получил черпаком по каске. Сзади громыхнули смехом. Однако Диас даже не повернулся. Не отрываясь смотрел как длинные, срывающиеся в небо, огненные языки полыхали на том самом месте, откуда они почти год назад дали деру. Каталонец тоже молчал - крупные частые слезы покатились у него из глаз. На лице сразу обозначились две узкие проталины, с которых обильная влага смыла грязь. Берналь сам не заметил, как тоже пустил слезу. Тут и шуточки сзади стихли, перепуганная Долорес, наряженная в солдатский панцирь и каску, приблизилась к Берналю, заглянула ему в лицо.
– Что с тобой, касатик? Неужто это языческое капище жалко?
Берналь собрался было ответить, плевать ему на эти гибнущие в огне постройки - век бы их не видеть!
– но в этот момент Каталонец, а вслед за ним и многие другие ветераны, принялись ругаться. Озлобились все сразу, начали тормошить арбалетчиков и пушкарей, чтобы те враз ударили по баррикаде. Кое-кто что было мочи заорал:
– Эй, на бригантине, ну-ка греби сюда! Сейчас мы этим поганым кровь пустим!..
Берналь, наконец опомнившись, остановил крикуна.
– Не пори горячку, Лопес. Все равно не успеем. Все сгорит! Все!.. Даже катышков от расплава не найдем...
Испуганную и удивленную Долорес кто-то из солдат уже потащил в тыл подальше от пролома. В этот момент, покрывая ругань, громовито ударили аркебузы, засвистели стрелы арбалетов. Туземцы тут же всполошились, принялись метать камни из пращей и пускать стрелы. Как обычно с той стороны донеслись вой, свист. Берналь, не выдержав, уже обнажил меч и, забыв о только
– Что, краснокожие поперли?
– Нет, - откликнулся кто-то из молодых солдат.
– Берналь с Каталонцем слезы льют.
– Чего?
– изумился Альварадо. Две стрелы скользнули по его красивым, с гравировкой латам, камень звонко угодил в шлем. Капитан тут же опустил забрало, подозвал трех солдат и с их помощью слез с закованного в сталь коня.
– Ты что, Берналь?
– спросил он, потом обратился к Каталонцу, к другим ветеранам, которые не стыдясь вытирали слезы и грозили индейцам кулаками. Те в ответ строили им рожи и показывали языки.
– Точно, что дворец Ашайякатла горит?
– спросил Каталонец у капитана.
– Да. Только что гонец от дона Эрнандо прибыл...
Улыбка уже сползла с его лица, рыжеватые усы топорщились в прорези забрала. Неожиданно Педро де Альварадо хлопнул себя металлическими перчатками по наколенникам. Раздался оглушительный лязг. Долорес вырвалась от своих охранников, пытавшихся увести "сестричку" в безопасное место, и, прикрываясь Альварадо, оттащила Диаса за спину командира. Здесь прижала его голову к панцирю.
– Что с тобой, Берналь?
– спросила она.
– Зачем так убиваешься?
– Золото они там попрятали, - неожиданно рассмеялся Альварадо.
– Вот теперь и ревут.
– Плюнь ты на это золотишко, Берналь, - посоветовала Долорес.
– И разотри. Нашел из-за чего убиваться! Ты себе ещё столько нагребешь, что все тебе завидовать будут...
Вот и нагреб, оборвав воспоминания, вздохнул Берналь. Провели нас, как цыплят, с этим золотом, которым Кортес обещал осыпать каждого с ног до головы. Он и осыпал своих родственников и прихлебателей, которых много вокруг него завелось, как только они, солдаты и офицеры, взяли Теночтитлан. На каждого, участвовавшего в штурме, по сто песо пришлось - вот и вся награда! Если как на духу, он на Кортеса не в обиде. Тот тоже завертелся так, что времени продохнуть у него не было. Чтобы отхватить лакомый кусок, богатую комменду (сноска: Энкомьенду, то есть, имение, владельцу которого вменено в обязанность воспитывать в религиозном духе приписанных к земле индейцев.), надо было постоянно вертеться у него на глазах, выпрашивать обещанное вознаграждение, поспевать угодничать, а они, ветераны, к этому труду были мало приучены. Другое озлобляло - сколько невинных солдатских сердец оказались вырванными на жертвенных камнях, сколько ребят погибли при штурме - и все по милости Кортеса! А Гомара восхваляет его - герой! Стратег!.. Все это враки. Кортес, конечно, не нам, серым, чета, но и он тоже, случалось, попадал впросак, а расплачиваться приходилось солдатам! Кровью своей, сердцами!.. Зачем Кортес затеял этот "решительный" штурм? Сколько Сандоваль, тот же Альварадо - уж на что он был горяч и злобен по отношению к туземцам - уговаривали его опомниться. Брать Куаутемока следовало измором. Голод страшнее любого оружия, утверждали союзные индейские вожди. Зачем лбы подставлять, настойчиво добивался ответа Сандоваль.
– К черту Гомару!..
– воскликнул старик Диас.
– Пиши!
– обратился он к Хосе.
"Добравшись до городской черты, мы под командой самого Кортеса потерпели сокрушительное поражение. Это случилось, когда его отряд, увлеченный ложным отходом врага, якобы разгоревшейся в его рядах паникой, добрался почти до самого рынка в Тлателолько. В тот день дивизия Альварадо наконец одолела последний пролом в дамбе, и мы наконец ворвались в город. Враг сразу бросился наутек, однако дон Педро, наученный горьким опытом, не спешил в погоню. Первым делом мы начали заваливать брешь, которая пересекала нам путь...