Корзина полная персиков в разгар Игры

Бородин Владимир

Борясь с бессонницей, Петя пытался вспомнить умиротворяющие картины безмятежного детства: балаганные паяцы, да глумцы, дудцы, горлопаны, да фокусники с звездочётами на рынке, пряный дух селёдочного рассола, а в городском саду всё лето играет симфонический оркестр и прогуливаются нарядные дамы. Колядование в Сочевник. А ещё неожиданно вспоминались ему звуки двора: «Посуду медну паять-лудить?» – голосит с вопросительно-жалобной интонацией сухонький мужичонка с ящиком на все случаи жизни в руках. А другой крепко скроенный мужик в ладном немецком платье 173 с весомым ящиком на ремне басит: «Точить ножи-ножницы!»

173

В немецком платье, то есть – в европейском костюме.

Варе в самые сладкие мгновенья перехода к полному овладению сознания Морфеем, возникал образ красавца гвардейского кавалерийского офицера с кивером и эполетами, как во времена более отдалённые. Форма его была плодом её воображения и представляла собою снизу гусарскую, но с кирасой и пикой кавалергарда. Они прогуливаются с молодым ухажёром по тенистой липовой аллее.

Самая

чувствительная в семействе – Евпраксия, долго не могла уснуть. Надрывная, но скорая вечерняя молитва быстро успокаивала и способствовала крепкому сну Антона, но впечатлительной нервной девушке и она не помогала. Словно предчувствовала она что-то. Любые семейные склоки долго переживала. Сон был разбит.

Сережа мучился, не в силах заснуть, почти до утра, а едва сомкнул очи, как на витавшее в небытие сознание его обрушился недобрый сон, будто странное растение в его тесной холостяцкой квартирке подкралось к его постели, перебирая корнями, словно лапами. Что-то хищное было в нём. Сергей ощутил на себе пристальный взгляд растительного монстра, хотя и глаз-то у него не было. От того и проснулся. Уже светало.

В ту ночь многие из гостей, бывшие постояльцы отчего дома, засидевшись допоздна, заночевали в нём. Исключение составил Боря, рвавшийся к своей сокрытой от постороннего взгляда любви. К утру Алёше стало очень плохо. Он начал буквально сгорать от жара. Вызвали доктора, но уже ничто не помогало, и к сумеркам мальчик угас. Слово «испанка 174 » звучало по углам большого дома, становящегося гулкими. «Быстро-то как: словно антонов огонь 175 , прости Господи!», – с ужасом твердила Гликерия Карповна, находясь на кухне, мешая эти слова со страстной молитвою. Домом овладевало лихорадочное молитвенное делание и, вместе с тем, оцепенение. Родители уже не надеялись на врача, но лишь продолжали отчаянно молиться. Их примеру следовали и Евпраксия с Антоном, а прочие так и пребывали в оцепенении.

174

Испанка – грипп.

175

Антонов огонь – гангрена.

– За Борисом послать надо бы, – нарушил молчание Сергей.

– Я сам сбегаю, – твёрдо заявил Пётр, рвавшийся выбраться поскорее на воздух.

– Пора приглашать священника, – молвил Гордей Прохору, который начал собираться в приходскую церковь.

Когда Петя привёл старшего брата, священник уже покидал дом, в котором стоял горький плач. Рыдали все без исключения, и бравый кавалерист Аркадий нисколько не стыдился своих слёз. Борис не мог побороть чувство стыда своего затяжного предавания сладостному греху, в то время как брат родной умирал. Как только Боря вошёл в дом, вернувшись с рождественского заседания земцев-конституционалистов, он тут же жадно затянул Дуняшу в постель, а когда прибежал Пётр, уже в темноте, он застал брата, предающимся чревоугодию, дегустирующего блюда, приготовленные Авдотьей с ещё большим старанием и душою, пуще прежнего многочисленные. По лицу ворвавшегося в мыле брата, он понял, что случилось горе. Боря стоял растерянный, не зная, как себя подобает вести. Это было не профессиональное и не политическое собрание, где он мог выступать умело и вальяжно, говорить долго, толково и убедительно. А потом всё понеслось как в дурном сне: гроб, оказавшийся в мирном и весёлом некогда доме, завывания плакуш и горюнов 176 при выносе, отпевание во храме, прощание при опускании в могилу. И девятины 177 пролетели сумбурно в заботе о Гордее Евграфовиче, которому стало плохо с сердцем вплоть до предынфарктного состояния. Каждодневные визиты врачей. Длинные столы со скатертями с мёдом-кануном, тризной 178 , поминальным овсяным киселём. При отправлении панихиды речь старшего брата, вместо слегшего отца, с гримасой боли и саможалости. И над всем этим чистый и радостный от просветления молитвой, ещё недавно жаждущий жизни, взгляд пятнадцатилетнего братца-Алёши безмолвной укоризной всем. «И зачем-то рожали, растили, учили сыночка нашего, а Господь прибрал в одночасье. И за что наказание-то такое?» – не годы гнули спину подтянутой Капитолины, а тяжкие мысли.

176

Горюн, плакуша, или плакальщица, или плачея, или вопленица – женщина, горюн, или плакальщик – мужчина по найму поют древние плачи на похоронах, поминках и свадьбах.

177

Девятины – поминки на девятый день.

178

Тризна, или чаша, или пивомёдие – смесь из пива, мёда, ставленой браги, виноградного вина.

Вместо святочного веселья вплоть до самого Крещения, когда девушки гадают, или бродят вместе с парнями ряжеными, а братья Охотины любили побаловать в вывороченных наизнанку шубах с испачканными сажей лицами, распевая песни, со дня Собора Богородицы 179 дом Охотиных наполнила скорбь. Глаза матери с не пролитой, затаённой слезой долго преследовали Евпраксию и Антона. «Видно не так как надо жили мы, вот и наказание настало» – независимо пришёл каждый из двоих к подобной мысли. Оба отстаивали несоразмерно юному возрасту долгие службы чуть ли не каждый день. Каждый стремился по-своему «замолить» грехи семьи. Обоим казалось, что грех таится в них самих, но и непременно и в деятельности брата Бориса. В те дни Аркадия, Дмитрия и даже Петра спасала от чёрных мыслей учёба, Глеба – работа, а Сергей страдал более прочих, так как не имел толком ни работы, но и не умел спасаться молитвою должным образом. Варвара горевала рядом с матерью и ухаживала со всем старанием за отцом, готовила и убирала дом, что тоже разгоняло горестные мысли.

179

День Собора

Богородицы – второй день после Рождества.

Глеб с любопытством узнал из свежих газет, что «командир крейсера «Варяг» отважный Всеволод Руднев 180 отправляется в Сеул к посланнику Павлову, который пока не видит оснований для беспокойства. Решено даже уменьшить охрану русской миссии, оставив лишь отряд моряков и не присылать в Сеул никого из казаков, доставленных на Дальний Восток морем. Япония шлёт ноту правительству России с требованием дать согласие на продолжение корейской железной дороги по территории Маньчжурии. Наместник Маньчжурии адмирал Алексеев повторно обращается в Санкт-Петербург с предложением о мобилизации войск Дальнего Востока и Сибири и о необходимости противодействия силами флота очевидно готовящейся высадке японских войск в Чемульпо. На переговорах с японцами русская сторона пошла на значительные уступки в Маньчжурском вопросе, после чего британский министр иностранных дел заявил, что если Япония не окажется удовлетворённой, то ни одна держава не сочтёт себя в праве её поддерживать». «Это же очередная игра в невинную овечку!» – подумал Охотин – «Механизм развязывания войны запущен, но в этот раз Англия приложила намного большие усилия в техническом оснащении японского флота, чем в 1870-е в оснащении турецкой армии». «22 января правительство Японии принимает решение прекратить переговоры с Россией и отозвать своего посланника из Санкт-Петербург. А 24 января посол Курино вручает министру иностранных дел России Ламсдорфу ноту о разрыве дипломатических отношений, в то же время заявив, что «несмотря на разрыв отношений, войны можно еще избежать». 26 января поздним вечером японские миноносцы без объявления войны внезапно нападают на русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура». «Как уж теперь её избежать…» – вздохнул Глеб.

180

В самом начале войны крейсер «Варяг» был неожиданно окружён японской эскадрой, сильно повреждён и, чтобы не достаться врагу, по приказу капитана Руднева, затоплен путём открытия кингстонов. Этот поступок вызвал большое почтение у японцев самурайской самоотверженностью. Руднев мог бы увести быстроходный «Варяг», но честь не позволила ему бросить на произвол судьбы тихоходный «Кореец».

13. В Нижнем

«Учат нас новой вере, яко же мордву или черемису… неведомо для чего»

Челобитная 1667 года соловецких монахов-противников Никона Алексею Михайловичу

Во дни, когда население обширной Империи услышало о начале войны на Дальнем Востоке, повсюду проявляется подъём патриотических чувств и даже столичная отнюдь не верноподданная молодёжь шествует к Зимнему с пением «Боже, Царя храни». В народе поносят «желтолицых пигмеев» и не сомневаются в их скором разгроме. Вскоре после первых неудач в войне настроение заметно меняется. В семействе Охотиных случилось неожиданное: родители получили письмо от импульсивного Петра, что он не может продолжать учёбу, когда такие дела творятся и должен что-то сделать для державы, поскольку считает зазорным в своём возрасте продолжать отсиживаться в городе. Послание заканчивалось словами: «Не ищите меня. Исчезну надолго, но вернусь».

– Ах ты, Господи, и что ещё непутёвому в голову стукнуло! – сокрушалась мать.

– Братца моего кровушка сказывается, – мрачно заметил Гордей, уже встающий с постели.

В то время, как Борис уже почти склонил Петра своими речами ко вступлению в революционно настроенную партию, после возникновения внешней угрозы и под влиянием бесед со студентами-эсерами, Петя задумал странную вещь: «Раз начинается кровопролитие, а средств на современную военную технику, как всегда не хватает, значит следует любыми путями вытянуть побольше денег из богатых торговцев, не желающих раскошелиться на святое дело, а то и ограбить, и на эти деньги срочно построить боевое судно для Отечества. Политическая борьба Бори и ему подобных пока потерпит. Не время ей в суровый час, да и не уверен я в её правоте». Без вникания в детали сумбурного плана, Пётр решает отправиться в Нижний Новгород на саму Макарьевскую ярмарку 181 . «А куда же еще ехать в поисках скопления наибогатейших купчишек?»

181

В 1641 году ярмарка была официально утверждена у стен Макарьевского монастыря, расположенного в 90 км от Нижнего Новгорода вниз по Волге. В 1817 году, после пожара, она была перенесена в Нижний Новгород и выросла до огромных размеров. В середине XIX века на неё приезжало более 150 тысяч человек в год, а в конце – до 250 тысяч.

– Не вводи мя в убыток, Спиридон Севастьяныч, – грохотал раскатистый бас купчины с монументальной фигурой, подливающего хлебного вина в стакан соседа – такого же основательного бородача, но расплывшегося от избытка жиру, – уж истинником 182 платить не стану!

– Упаси Господь, Парамон Параклитович, и мысли нет таковой, – тенорком отвечал второй.

– Вот так оно и лучше. Забудем про ту партию товара, как и не бывало, – успокоился Парамон, поглаживая бороду, а Спиридон и вовсе смяк от выпитого и уже был способен лишь потирать жирное брюхо, отрыгивая с глуповатой улыбкой.

182

Истинник – наличные.

– Никак война в Маньчжурии началась, – продолжил Парамон, – Не отразится ли на поставках с востока? Всё думаю: закупать – не закупать там?

– А макак ентих мы враз добьём, да и весь тот Восток наш поболе станет, Парамон Параклитович, – расплылся толстяк, растянув толстые губы в безразмерной улыбке.

– Это ещё как сказать, мой милый Спиридон Севастьяныч, видать, газет ты давно в руки не брал. Дела-то наши не так хороши, как ожидалось.

– Не встречник 183 я те, Парамон Параклитович.

183

Встречник – противник в споре.