Корзина полная персиков в разгар Игры
Шрифт:
– Очень даже занятный край. Великое будущее за ним…
– А хунхузы как? Всё бесчинствуют?
– Да как сказать…
Глеб закинул волосы за уши, привычным жестом, но волосы вернулись на то же место, поскольку цепляться им было не за что.
– Вот именно,– посмеиваясь, глядя на брата, продолжил Боря, – слышал я о твоих похождениях: не любил ты в отрочестве Пьера Безухова, да сам им, вроде как, стал.
– Фу, злой ты, Борька, – громко и нервно выкрикнул Алёша.
– Негоже так говорить, аль ты не брат ему? – возмутилась Евпраксия.
– Ну что вы все на меня, бедного, ополчились? Пошутить уже
– Конечно: шутить человек изволит, – усмехнулся Глеб,– Ну уши отрастут ещё.
– Раз тебе, Глебушка, по нутру выкрутасы Борины, то и тебе судить, не нам, – подвела черту мать.
– Давайте хоть в такой светлый праздник не будем ссоры чинить, – молвил вдруг высоким, ломающимся голосом Антоша с некоторым надрывом.
– Отец, ведь устами младенца… Давайте разок последуем мудрому пожеланию, – с сарказмом бросил Борис.
– Боря, ты знаешь, ты мне всё больше напоминаешь высший свет нашей северной столицы, – прокашлялся Сергей,– Там они тоже такие всезнающие, все ведающие, с тем же снисхождением с прочими разговаривают. Даже если и молоко на губах не обсохло. Никому такое не нравится, заметь.
– Пришлым, не из их общества уж точно не по душе, – добавил Аркадий.
– Ну вот, всем скопом на одного накинулись, – рассмеялся Боря.
– Давайте сменим тему,– предложил Дмитрий, – а то на фотографиях физиономии тоскливые получатся.
– Да не обращай на них внимания, Митя, фотографируй. Иначе они общаться не могут,– нехотя промолвила Варвара, словно её отвлекли от важного дела – поглощения пищи.
– Всё, довольно вам перебраниваться да ворчать, всем остальным настроение портить,– заговорила вновь мать.
– Родительница вам говорит, чада, так внимайте словам, – вставил назидательным тоном Прохор Парфёнович.
– Мне тут за вас перед Гликерией Карповной неловко. Словно не свои, как с цепи сорвались, что белены объелись! – не могла успокоиться Капитолина.
– Я беленою рот наполнил, но прожевать её не смог, я отрыгнул ея немного, но фрак уже не уберёг, – нараспев продекламировал свой экспромт Серёжа.
– Тебе бы в сборник рассказов для крестьянских детей такое послать, – хохотнула Варя.
– Особенно про фрак, – хмыкнул Алёша, – А стишок мне очень понравился!
– На моё крестьянское происхождение намекаете-с, сударыня, – рассмеялся Сергей.
– Мы, дамы светские, иначе не можем, к прискорбию нашему, – очаровательно осклабилась пышная светло-русая красавица.
«Чем-то напоминает она Лизаньку Третнёву, но пожалуй, погрубее её и не столь умна. Уж очень нежна Лиза. Эх, сестра, ну что ты всё из себя кого-то корчишь?» – подумал Серёжа.
– Такие как ты – «светские» всю Россию и губят, – проговорил после всеобщей паузы Гордей, – сама посуди: мать твоя всю жизнь в сарафане проходила, шушуны с шушпаком ещё носила, а ваше поколение уж, глядь, и из сарафанов и юбок с шушунами повылезало, платья они пошили, всё заголиться норовят: декольте им подавай! Салоны им Санкт-Петербургские подавай! Да не будь родителей рядом, уж давно бы декольте по офицерским балам ходила-бродила! Во всё фряжское 159 рядятся они. Не осталось стержня в вас! Давно ль предки твои в крепостных ходили, а она – погляди – уж не иначе, как дворянка.
159
– Да уж и пошутить уж нельзя, – надула губки Варя.
– Прав отец по-большому-то счёту, Варя, – добавила мать, – если чего и перегибает, то по сути истину глаголит. Папушники 160 все вы, от того и беда. Пороть надо было в своё время.
– Всё поколение это под ремень! – гаркнул Гордей, – А что теперь: кому какой бред на ум ни взбредёт, то и говорит во всеуслышание и даже пишет. Печать полна крамолы и сущего бреда, а достойных книг никто уж и не читает. То, о чём писал Александр Сергеевич, мол только Оппулея, а не Цицерона читал, всё мелочью теперь кажется. Содом с Гаморрой наступают! Такое публикуют – волосы на голове дыбом! И ещё кричат о недостаточной свободе печати!
160
Папушник – дроченое, балованное дитя, а также всхожий, мягкий, домашний пшеничный хлеб, булка, пирог, калач (Даль В. Словарь живого русского языка).
– Отчего же: Белинского и Гегеля, а не Милорда глупого с базара уже несут? – холодным тоном перефразировал Некрасова Боря, – Похабщину-то напечатать, арцебашевщину – оно запросто: николаевские времена давно прошли, а попробуй ты на режим замахнуться?
– Скоро и то и другое прекрасно в печати уживётся, – заявил Гордей, – А тебе видно не терпится.
– Мне не терпится лживость правящей верхушки разоблачить, совершенно верно.
– В самом деле, папа, надо бы порядок навести, чтобы правительство можно было уважать, – сказал Дмитрий, – Ведь это очень важно для народа, который ты любишь.
– Давно пора всё на свои места поставить, бардак этот прекратить, – голос Петра, – А возможно ли это со всеми этими бездельниками-министрами?
– Ты бы за выражениями следил, сынок мой, – нахмурилась мать.
– Порядок нужен, да только не тебе угодный, крамольник, – сверкнул глазами на старшего сына Гордей, – Был при покойном Государе прекрасный порядок, и жилось всем спокойнее. И при Николае Павловиче был. И большинство населения довольно было. Да только нашлись такие, что обличают государей двух величайших и грязью поливают. Одного – жандармом с подачи европейской печати окрестили, а другого как только не хают и без малейшего смущения. А рубль при них наикрепчайшим в мире был, жили спокойно и знали, что завтрашний день сулит. Верно одно, что окружение ближайшее Государя нашего оставляет желать лучшего. И это ещё мягко сказано.
– Не думаю, что дед наш, Евграф Вахромеевич, отозвался бы столь хвалебно о Николае Павловиче, – вставил Пётр, – Жизнь его, не в пример отцовской, куда тяжелей была.
– Да он боготворил своего Государя и мысли не имел о нём и подумать худо! Кому виднее, спрашиваю? – нахмурился Гордей, – Али ты, в детские годы свои успел деда пораспросить о правлении Государя нашего Николая Первого? Записать успел повествование его?
– Ответить мне нечего, отец, да думаю, что не так всё просто, – ответил Пётр.