Корзина желаний

Смирнов Андрей Владимирович

– Ты слышишь это? – Тихо спросил Вийон у дочери.

Иси кивнула.

– А видишь их?

Девочка сделала неопределенное движение головой. Кажется, ее губы шевельнулись, но корзинщик ничего не услышал.

– Давно это так?

Она покачала головой из стороны в сторону: «Нет».

Вийон выпрямился.

– Я должен идти, малышка. Прощай.

– Прощай, – откликнулась девочка с грустью, не отводя взгляда от его глаз.

Больше всего ему хотелось прижать дочку к себе, остаться, или же схватить и унести ее с собой, но ничего из этого он не мог позволить себе сделать. Он повернулся и ушел, чувствуя спиной, что маленькая Иси смотрит ему вслед.

Глава 7

Четыреста лет тому назад в Ильсильваре отменили рабство, но люди не стали равны: сложившаяся еще до реформ Разима Освободителя градация сословий сделалась более жесткой, стремясь превратиться в систему каст, при которой переход из одной социальной группы в другую становился все более затруднен. Декларировали, что существуют четыре основных касты: вассаим – те, чья власть основана на мудрости; арсаим – те, чья власть основана на оружии; нутасаим –

те, кто приобретает власть с помощью богатства; и иесаим – те, кто не имеет власти, не может ее приобрести и всю свою жизнь должен повиноваться тем, кто власть имеет, в надежде в следующей жизни родиться более удачливо. Однако, попытки ввести жесткую систему каст в конечном итоге не удались, прежде всего из-за бесконечных споров и ссор среди «мудрецов»: гешское священство претендовало на исключительное положение в этой касте, в то время как императорская власть уже и тогда весьма лояльно относилась к великому множеству колдунов, ересиархов, духовных учителей и философов с целыми философскими школами, начисто игнорировавшими гешскую догматику или извращавшие ее до невообразимой степени. Разделение в касте вассаим, умаление власти гешцев и даже временное изгнание их привело к обширной полемике о том, каковы подлинные истоки духовности и каким образом приобретают ее три остальных касты. Итогом дискуссии стало мнение о том, что у каждой из каст (кроме неимущих иесаимов) – свой источник духовности, и жрецы и мудрецы, хотя и имеют к духовному миру наиболее широкий и полный доступ, не могут, однако, объять целиком все незримые связи между мирами высших истин и грубых вещей: у воинской аристократии и наиболее влиятельных торговцев есть к этому высшему миру какие-то свои, особенные тропы. Только иесаим, неимущие, считались не имеющими собственного, прямого доступа к духовности, и долженствующими получать эту духовность посредством других, в первую очередь, конечно, жрецов и мудрецов.

Как нетрудно догадаться, просуществуй система каст в данном виде все четыре столетья, Вийон оказался бы причислен к касте неимущих, а его работодатель, Бейз Лекарид – к касте тех, чья власть основана на деньгах.

Система эта рухнула потому, что с течением лет накапливалось все больше людей, которых можно было бы отнести сразу к двум, а то и к трем кастам. Начало этому смешению положила императорская власть – поначалу бывшая в чистом виде властью меча, но вскоре охотно принявшая от придворных льстецов также и статус «вассаим», а затем и статус «нутасаим», ведь, действительно, не было во всей стране никого богаче императора! Мудрецы, приобретая богатство, приобретали и статус тех, чья власть основана не только на духе, но и на деньгах; в то же время богачи, отправлявшие на учебу своих детей, требовали для них признания статуса мудрецов. Не все вчерашние рабы оставались в нищете – некоторые из них, наиболее предприимчивые и умелые, образовывали ремесленные гильдии и приобретали уважение и влияние, заставляя общество задуматься – то ли вводить для этих ремесленников отдельную касту, то ли причислить их к нутасаим, и хотя исторически были реализованы оба решения, каждое из них имело свои недостатки, подробно рассказывать о которых здесь неуместно.

Важно то, что четыре основных касты существовали в Ильсильваре некоторое время, а затем это разделение осталось в прошлом, не отвечая новым реалиям, хотя и наложило определенный отпечаток на культуру и мышление как современников, так и последующих поколений. В некоторых случаях наименования каст использовались и до сих пор, особенно в тех случаях, когда требовалось подчеркнуть социальное положение человека.

Однако, помимо четырех основных каст, существовало еще несколько, и об одной из них необходимо упомянуть для того, чтобы стало понятно, к кому направился Вийон, покинув свой бывший дом, зачем и почему.

Веротерпимые, мистичные и созерцательные ильсильварцы всегда с недоумением и пренебрежением относились к чужакам – как правило, куда более прагматичным и куда менее склонным ритуализировать свою жизнь. «Бездуховных» чужаков, а также наиболее приземленных иесаим, согласных выполнять любую работу, для самую грязную, без учета расположения звезд, не желающих или не способных ничему учиться у мудрецов, стали называть «гуафим», что означало – отверженные, находящиеся за чертой, безнадежные, пустые люди. Изначально это была самая презираемая каста, на которую свысока могли смотреть даже люди вроде Вийона, отношениями с которой гнушались все, и даже разговаривать с представителями которой было зазорно, разве что передавая им слова через своих слуг или специально нанятых бедняков. В связи с таким отношением, гуафимы быстро сделались весьма замкнутым сообществом, из которого не было пути в иные касты, и в которое также никто не желал входить по доброй воле. Большинство из гуафимов так и остались в нищете и невежестве, а впоследствии, когда касты ушли в прошлое, слились с городской беднотой, с самыми ее низшими слоями. Однако, еще в период, когда касты существовали, среди гуафимов выявилось определенное ядро людей, которые при иных обстоятельствах были бы приняты в круг мудрецов – но в силу их происхождения это было никак невозможно. То, за что их презирали, гуафимы подняли на щит: отрицание духовности они провозгласили своей доктриной, на место отвергаемой мистики они выдвинули философию, основанную на разуме и рациональности, понимаемым весьма своеобразно, как будто бы рациональным может быть лишь то, что не мистично, и наоборот. Гуафимы отрицали существование богов и духов, не верили в астрологию, хиромантию и иные системы гадания, магию полагали явлением, основанным на скрытых в человеке психических силах, а иные расы, вроде карлов и скайферов, считали разновидностью людской расы с уродливыми отклонениями, возникшими и закрепившимися в результате близкородственных браков. За непочтение к богам в иной стране их бы, конечно, сожгли, но в Ильсильваре терпели, поскольку на фоне огромного множества сумасшедших мудрецов и ересиархов скептически настроенные гуафимы не казались чем-то совсем уж неприемлемы, а были лишь одной из многочисленных философских школ, пусть даже просвещенные мудрецы и гнушались вступать с ними в споры.

Изначально будучи особенными и нечистыми, и основавшими свое учение на этой бездуховной нечистоте, гуафимы привлекали к

себе определенное опасливое внимание, схожее с вниманием, которое оказывают черному магу, вздумавшему открыть в городе свою практику и умудряющемуся каким-то образом, подобно Крысиному мастеру, избегать конфликтов с блюстителями морали и с городской стражей. Активно проповедовать свое учение гуафимам было запрещено, однако со временем их услуги неожиданно оказались востребованы: люди, доведенные переизбытком мистики до крайней степени отчаянья, обращались к скептикам-гуафимам для того, чтобы те одним махом разрушили незримые сети, которыми они оказались связаны. Жречество, а также в целом сословие мудрецов такие действия не одобряло, провозглашая, что ничто не случайно, и боги посылают беды не просто так, а тот, кто запутался в сетях неизведанного, должен выпутываться из них сам, ибо будучи освобожден другим человеком, он пострадает в конечном итоге еще больше, ибо причины, которые привели запутавшегося к плачевному состоянию, не устранены. Вийон слышал это наставление многократно, и, как и другие горожане, брезговал подходить или даже смотреть на гуафимов, когда они, в белых одеждах – единственный цвет, который им разрешалось носить – шли куда-нибудь по своим делам, но сейчас речь шла уже не только о его личной судьбе. Что-то преследовало его, обессмысливая саму жизнь, наполняя ее странными, пугающими вещами, убивая одних людей и как будто стирая других. Нужно было это прекратить, любым способом, пока зло не коснулось кого-либо еще, например, Иси или Флеба, или сына Огиса, или старую Энни, и вот корзинщик, покинув свой бывший дом, направился в отдаленную часть Нижнего города, в гетто, где раньше жили гуафимы по происхождению и где ныне стояли дома тех немногих из них, что сохранили свой презираемый статус даже тогда, когда уже не были обязаны это делать. Ему нужен был белый дом в квартале Бездушных, со знаком, похожим на букву «Н» внутри круга, висящим над дверями. «Н» иногда истолковывалось как «нет» или «никогда» или еще какое-нибудь отрицание, но на самом деле вовсе не было буквой, а было очень схематичным и приблизительным изображением двух материков Кельриона, соединенным широкой перемычкой Речного Королевства. Круг означал целостность, единственность и самодостаточность мира людей, не нуждающихся ни в богах, ни в духах, ни в пророчествах.

Кварталом Бездушных это место назвали те, кто в прежние века презирал гуафимов и не считал их за людей, заявляя, что души их ущербны, а может быть, их и вовсе нет. Позже, желая выказать свою добрую волю, власти хотели переименовать место обитания отверженных, дав ему какое-нибудь нейтральное официальное название, но теперь уже воспротивились сами гуафимы, философия которых к этому времени уже вполне сформировалась: как оказалось, грубое и немного зловещее именование «бездушные» их вполне устраивает, поскольку, по их убеждению, никаких душ ни у кого и вовсе не было, и человек, равно как звери и птицы, состоял исключительно из крови, мяса, костей, мозга и сухожилий. Впрочем, это еще не делало гуафимов самой странной сектой в Ильсивальре: скажем, в среднем городе немалое влияние имела другая секта, утверждавшая, что все на свете лишено не только душ, но и тел, и кажется существующим лишь постольку, поскольку воспринимается – а уж в Верхнем городе, как говорили, существуют еще более тонкие и парадоксальные учения, балующие умы скучающей пресыщенной аристократии. Вийон, будучи простым необразованным человеком, никогда не понимал всех этих умствований, и не стремился понять, но сейчас ему нужна было практическая, прямая помощь, и не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к одному из тех людей, чье учение, как говорили, могло эту помощь оказать.

Дома и люди в квартале Бездушных выглядели небогато, но ничего особенного по сравнению с тем, как выглядел и жил сам Вийон, не представляли, а если и отличались, то в сторону чуть большего достатка и благополучия. Белый дом с вывеской в виде «Н» в круге он отыскал без труда – самое большое и богатое строение в квартале. На двери, на двух отдельных цепочках, были прикреплены молоток и перчатка. Для чего нужна перчатка, Вийон понял не сразу, но как только он перестал об этом размышлять, перевел взгляд на молоток и засомневался, стоит ли его брать, ведь безблагодатность этого места и дома могла, словно зараза, перейти на него самого – как предназначение перчатки сразу же стало понятным. Толерантность неверующих гуафимов была достаточно велика, чтобы самим предлагать посетителям способ избежать соприкосновения с ними и их вещами, позволяя, таким образом, избежать осквернения тем, кого это беспокоило. Толерантность эта, само собой, образовалась не на пустом месте, а была частью сложившейся традиции, восходившей ко временам, когда гуафима, вольно или невольно осквернившего своим прикосновением свободного человека, могли высечь или даже убить.

Вийон продел руку в печатку, взял молоток и постучал по двери. Услышав шаги с той стороны, он поспешно отступил на шаг. Дверь открыла женщина средних лет, без всякого выражения она молча уставилась на Вийона.

– Добрый день, – Вийон чуть наклонил голову. Использовать обычное обращение «почтенная» к жене или служанке в доме гуафима у него язык не повернулся. – Могу ли я видеть Бару Хуркая? Пусть снимет повязку с моих глаз.

Женщина молча кивнула и ушла в дом, Вийон после короткого колебания отправился за ней.

Первая комната, через которую они прошли, судя по длинному столу и двум десяткам сидений, служила в качестве столовой Бару и его домашним, но сейчас пустовала. Вторая комната, с пюпитрами и свитками, предназначалась для чтения и письма. Короткий коридор привел их к третьей комнате, в которую женщина входить не стала, а лишь молча поклонилась, жестом предложила Вийону войти, и ушла.

Стены помещения, в котором находился Бару Хуркай, были выкрашены в белый цвет, а само помещение разделено тонкой, прозрачной белой тканью надвое. Считалось, что даже дыхание гуафима может осквернить обыкновенного человека, и завеса белой ткани служила преградой – пусть и символической – для разделения посетителя и бездуховного наставника, которого также именовали Устранителем Заблуждений, Разрушителем Магии или просто Очистителем – при чем последний титул прямо указывал не только на роль современных гуафимов, но и на то, чем они были прежде, когда выполняли самую грязную, самую презираемую работу, спускаясь в канализационные стоки, вывозя и сжигая мусор или же собирая по всему городу испражнения людей и животных.