Кощеева жена
Шрифт:
– Не переживай. Если свекра слушаться и почитать, то он, бывает, и от работы освобождает, и подарками балует. Яков Афанасьич, он не злой, к нему просто привыкнуть надобно.
Последнюю фразу Настасья произнесла странным высоким голосом. Матрена взглянула на нее и недовольно ответила:
– Я замуж за Тихона вышла, а ты мне все про Кощея талдычишь!
Настасья прыснула от смеха, но торопливо прикрыла рот ладошкой.
– Кощея? Ну ты скажешь тоже! Язык у тебя, как погляжу, остер, Матрешка! Но ты лучше попридержи его, не распускай больно-то. А то тебе же хуже будет.
Настасья
– А Кощеем ты верно его прозвала. Монеты по всем углам хранит, девками молодыми себя окружает. И старость его никак не берет. Анна Петровна все помирать собирается, болеет да чахнет, а этому хоть бы хны. Силен, как конь. Ну точно Кощей и есть! Вот только где смерть его припрятана, – непонятно!
– Так это не сказка, а жизнь. В жизни все не так! Да и храбрецов, мечтающих Кощея одолеть и нас, красных девиц, спасти, днем с огнем не сыщешь, – вздохнула Матрена.
Настасья посидела еще немного у Матрены, подождала, пока она доест оставшийся кусок пирога, а потом ушла. А Матрена потушила лампу и легла на койку, натянув одеяло до самого подбородка. Долго ей не спалось на новом месте: койка была непривычно жесткой, неудобной, то казалось, что из углов по полу ползут, стелются тени, а с крыши слышалось протяжное завывание ветра. Матрена вздрагивала, ворочалась долго, но потом все же заснула.
Посреди ночи тонкая дверь ее комнатушки отворилась, и на пороге застыла высокая фигура хозяина дома.
– Матрена! – вполголоса позвал мужчина.
Матрена не откликнулась, она крепко спала и ничего не слышала. Тогда Яков Афанасьич вошел в комнатушку и, осторожно ступая босыми ногами по скрипучему полу, подошел к спящей девушке. Он долго смотрел на ее спокойное, смуглое лицо, на густые черные брови, на приоткрытые во сне губы, на покатые плечи, на стройные ноги, виднеющиеся из-под одеяла. Он смотрел и любовался, даже не пытаясь скрыть в глазах нарастающую страсть.
– Хороша все-таки молодая сноха. Будто ягодка сладкая поспела, – прошептал он.
Постояв ещё немного, мужчина развернулся и вышел из комнатушки. Лестницы скрипнули под тяжестью его шагов, и вскоре все в доме вновь стихло. Но тишина эта была нехорошая и гнетущая – такая, от которой мороз идёт по коже.
Глава 2
– Пусть я младший, зато я кошу быстрее всех старших. Никто за мною угнаться не может, – горделиво произнес Тихон, а потом торопливо утер кулаком пот, выступивший от волнения над верхней губой.
Матрена посмотрела на него и не сдержалась, прыснула от смеха. Совсем еще мальчишка! Только пыжится, что уже взрослый!
– Чего ты смеешься? Я не только с косой умело обращаюсь, я ещё и в кузницу хожу, учусь ковать. Кузнец Степан, что всех учит, хвалит меня, говорит, хорошо у меня выходит, способный я ученик. Может, потом тоже кузнецом стану, – сказал Тихон, задрав кверху подбородок.
– Работать в кузнице тяжело, Тиша. А сами кузнецы уж больно суровы и строги.
– Я таким не стану, вот увидишь, – смутившись, проговорил парень.
Матрена перестала смеяться и кивнула Тихону, взгляд ее стал внимательным и серьезным. Мальчишка изо всех сил пытался произвести
Матрена нравилась Тихону, но открыто проявить свою симпатию к жене он стеснялся, да и не умел. Откуда ж взяться этому умению, если еще вчера он играл в деревянные машинки, а сегодня ему объявили о том, что он теперь муж при жене? Поначалу Тихон вообще боялся Матрену, хоть и старался этого не показывать, чтоб отец не засмеял.
Матрене тоже понравился Тихон. При их первой встрече она сильно злилась на тетку Серафиму, Якова Афанасьича и самого Тихона, но теперь у нее было время, чтобы хорошенько рассмотреть и изучить мужа. Он был вовсе не сопливый, как показалось ей на первый взгляд. У мальчишки были светлые, жесткие на ощупь вихры, длинные черные ресницы и зеленые глаза с жёлтым ободком вокруг зрачка. Он был симпатичен, крепко сложен и работящ. А еще он, хоть и любил прихвастнуть, был по-настоящему добр. Сохранилась еще в Тихоне та ребяческая, юношеская нежность, которая с годами выветривается из мужского сердца. Он относился к жене с уважением. Все это располагало Матрену к нему.
Целый месяц Матрена и Тихон знакомились: потихоньку, помаленьку сближались друг с другом. Матрена в первые дни задирала нос, смотрела на мужа-мальчишку свысока, с презрением, и думала, что никогда не захочет разговаривать с ним, сопляком, как с мужчиной. Тихон и вправду сначала сильно робел и боялся слово сказать при Матрене. Но потом осмелел, заговорил.
– Ты, когда молчал, мне гораздо больше нравился. Был похож на умного, не то, что сейчас! – однажды во время разговора в шутку сказала Матрена.
Тихон осекся на полуслове, надулся обиженно и быстро отвернулся от девушки, чтобы та не заметила, как глаза его тут же налились жгучей прозрачной влагой. Но Матрена заметила, и ей стало неловко. Несмотря ни на что, он был добр к ней, этот забавный и вихрастый, тощий и высокий, как жердь, мальчишка.
– Ладно, не злись. Пошутила я, – смущенно проговорила она, глядя в сторону, – обидчивый какой!
Тихон покраснел до корней волос. Щеки жгло, а внутри пылал ещё более яростный огонь. Он решил больше не донимать Матрену своими разговорами и перестал подходить к ней.
И Матрена вскоре заскучала. Наконец, она призналась самой себе что ей интересно с Тихоном, а без него скучно. С ним можно было поговорить обо всем на свете. Он не вел себя по отношению к ней, как другие мужчины, которые с детства считают, что бабы нужны лишь для того, чтобы вести хозяйство и рожать детей. Тихон считался с Матреной, уважал ее мнение, он восхищался ее умом и упрямым духом и изо всех сил пытался стать ей другом.
Однажды, когда они вместе сидели на заднем дворе и смеялись над маленькими щенками, которые, рыча, пытались отобрать у матери большую говяжью кость, к ним подошел Яков Афанасьич. Он дал Тихону отеческий подзатыльник, а Матрене погрозил кулаком.