Кощеева жена
Шрифт:
– Может, зайдем в дом? Я самовар поставлю, чайку выпьем! – запоздало предложила тетка Серафима.
Матрена нехотя обернулась, скривила губы в подобии улыбки и пошла дальше своей дорогой.
– Ох… – тяжело вздохнула тетка Серафима, глядя вслед удалюящейся племяннице, – Да что же с ней делать-то! Все ей не так!
Матрена была не из робких. В детстве ей часто доставалось за проделки от тетки Серафимы. Пороли ее не только за свои шалости, но и за проделки родных теткиных дочек, чью вину женщина постоянно перекладывала на двоюродную племянницу. “Шалопайка”, “баламошка”, “визгопряха” – это лишь часть обидных прозвищ, которыми называла
Матрена поначалу себя защищать не умела, терпела побои, молча сносила обидные прозвища, но после тринадцати лет почувствовала силу и начала давать отпор двоюродным сестрицам и даже самой тетке. Из-за этого в их доме часто случались ссоры, ругань и крики. Когда был жив дядя, единственный мужчина в семействе, они еще как-то себя сдерживали, а когда дядя внезапно помер от заворота кишок, то в доме стало совсем шумно – молодые, пылкие девчонки могли даже подраться, дай им волю. А если уж началась драка, то жди беды – либо кому-нибудь полкосы выдерут, либо глаз расцарапают, либо синяков наставят. Не было среди сестер мира, от этого тетка Серафима и пыталась отдать их всех побыстрее замуж. И начала она, конечно же, с Матрены.
Никогда тетка Серафима не любила эту черноглазую, шуструю девчонку. Так уж случилось, что она попала к ней в трехлетнем возрасте, после того, как родная мать ее померла, и уже в таком малом возрасте характер у нее был вовсе не сахар. А уж как взглянет черными, как смоль, глазами, так хоть стой, хоть падай! Серафима и так, и эдак старалась ее приручить, перевоспитать, сломать, но ничего не выходило. Девчонка росла, как говорится, оторви и выбрось. Не единожды женщина жалела, что приютила ее у себя, но потом за эти мысли ей неизменно бывало стыдно, родная кровь, как никак.
Матрена была дочерью ее двоюродной сестрицы Марфы, непутевой, неразумной, дурной, по мнению Серафимы. Марфа забеременела бог знает от кого, и мать тут же выгнала ее от себя, так сестрица стала скитаться по деревне, словно бездомная бродяжка. У Серафимы уже тогда была семья: муж и две дочки-погодки. Сначала она пожалела Марфу, хотела приютить, но муж не позволил ей этого сделать, сказал – нечего делать потаскухе в их доме.
Марфа не обиделась на Серафиму, не затаила на нее зла. Она покорно ютилась несколько лет по чужим дворам да сараям с грудным ребенком. А когда сильно заболела и поняла, что умирает, снова пришла к Серафиме просить, чтоб та после ее смерти забрала к себе ее дочку Матрену. Серафима тогда глянула на бледное, измученное лицо двоюродной сестрицы и сжалилась, не смогла ей отказать. Марфа вскоре умерла, а маленькая Матрена стала жить в семье Серафимы, но родной ее здесь никто никогда не считал. Дядя относился к ней с пренебрежением, сестры ненавидели и вредничали, сама Серафима была неизменно строга с племянницей, но порой прижимала ее темноволосую головку к своей пышной груди и гладила девчонку по волосам, жалея ее, сироту.
– Дурная ты девка, Матрешка! – шептала она ей в ухо, – ну ничего. Подрастешь, я тебя быстрехонько замуж выдам. При муже уж не забалуешь.
Тетка Серафима не на шутку опасалась, что Матрена пойдет по стопам матери и принесет ей дитя в подоле до свадьбы. Поэтому она сочла за божий дар визит Якова Афанасьича. Зажиточный мужик был скуп, строг и придерживался старых традиций – женил сыновей юнцами, чтоб дорастали уже при женах и не теряли времени, бегая по юбкам. Серафима так возжелала выдать Матрену замуж за сына Якова Афанасьича, что из кожи
– Ну все, сестрица. Обещание мое выполнено. Девку я твою удачно пристроила, позаботилась об ней. Не придерешься. Яков Афанасьич – мужчина надежный, сыновей своих в строгости держит, значит, и за девкой твоей будет истово следить.
В этот момент за окном хрипло завыл старый дворовый пес, женщина вздрогнула, но тут же махнула рукой и налила еще самогона в свой стакан.
– Ну, за Матрешку! Пусть в новом доме с мужем и со свекрами у нее все сложится хорошо.
Серафима залпом выпила самогон, а потом торжественно стукнула стаканом об деревянную столешницу…
«И вот, получается, зря старалась! Все зря! Этой дурной девке опять все не так!» – так подумала Серафима, глядя вслед уходящей Матрене.
Сплюнув на землю, она небрежно махнула рукой и скрылась в доме.
***
Несколько дней Матрена сказывалась больной и не выходила из своей каморки. Несколько дней ей, и вправду, было так плохо, что не было сил даже просто встать с кровати. Так бывает, когда человек разочаровывается во всем разом. Никто не навещал Матрену в эти дни, она сама так попросила, сославшись на то, что ее хворь, вероятно, очень заразная. Но, несмотря на это предостережение, через три дня к ней заглянул сам Яков Афанасьич. Матрена от неожиданности села на кровати и натянула одеяло до самого подбородка.
– Как себя чувствуешь, Матрена? – ласково спросил он, – поди лекаря тебе надобно позвать?
Матрена яростно мотнула головой.
– Не нужно лекаря! Мне уже лучше, завтра встану и всю работу переделаю.
Яков Афанасьич улыбнулся и положил широкую, горячую ладонь Матрене на лоб. Ей было неловко и неприятно, но она вытерпела это прикосновение, сжав зубы.
– Жара нет, щеки розовые, глаза не мутные. Здорова ты, Матрена! Неужто просто хитришь и притворяешься?
Мужчина взглянул на Матрену, строго нахмурив брови, и она покраснела, отвернулась к стене. Несколько мучительно долгих минут в комнатушке царило молчание. Матрена смотрела в стенку, но чувствовала, как свекр сверлит ее пристальным взглядом.
“Убирайся поскорее отсюда, старый Кощей!” – подумала про себя девушка.
Но Яков Афанасьич, напротив, подсел ближе и накрыл ее холодную руку своей ладонью.
– Знаешь, Матрена, а я ведь могу сделать так, что ты работать вообще не будешь. Будешь сидеть в комнате да узоры шелковыми нитками вышивать. Платьев тебе новых куплю. Что еще хочешь? Хочешь – платок, хочешь бусы.
Яков Афанасьич легонько пожал Матренину руку, а потом переложил свою ладонь ей на бедро. Матрена вздрогнула, схватила его за руку и откинула ее в сторону резким движением.
– Вот только со мной нужно вести себя поласковее.
Мужчина вдруг сдернул с Матрены одеяло и склонился к ней, дыша в лицо чем-то кислым.
– Что вам от меня надобно, Яков Афанасьич? – испуганно воскликнула девушка, пытаясь прикрыться одеялом.
Ночнушка ее задралась кверху и мужчина провел шершавой ладонью по круглому бедру.
– Полюбилась ты мне, черноглазая красавица. Смотрю на тебя, и жар по жилам вместо крови течет. Ты ведь как кобылка необъезженная ворвалась в наш дом. И с тех пор мне покоя нет! Люблю я тебя!