Кошечка в сапожках (сборник)
Шрифт:
— Я планировала быть около ее дома в восемь утра.
— Отлично.
— Но это было до твоего звонка в четыре утра.
Уоррен посмотрел на часы.
— Сейчас только без пяти четыре, — сказал он.
— Тем более, — сказала она и повесила трубку.
В десять часов того же утра Мэтью уже был около дома Брэчтмэннов. Над водой поднимался туман, и дом казался эфемерным, сотканным из тумана.
Охранник Карл «Гитлер» узнал Мэтью. Оттопыренные уши, маленькие черные усики, черные, аккуратно прилизанные
— Чем могу вам помочь? — спросил он.
— Не могли бы вы сообщить мисс Брэчтмэнн, что приехал Мэтью Хоуп, чтобы с ней повидаться?
— Отчего же, конечно.
В его тоне ощущался сарказм, не совсем уместный для его должности. Он нажал кнопку селектора.
— Да-да?
Голос старухи, Софи Брэчтмэнн.
— Мисс Брэчтмэнн, тут приехал какой-то Мэтью Хоуп и хочет повидаться с вашей дочерью, мадам.
— Мисс Брэчтмэнн уехала на пивоварню, — сказала Софи.
— Миссис Брэчтмэнн? — сказал Мэтью в селектор.
— Да, мистер Хоуп?
— Миссис Брэчтмэнн, у мене была назначена встреча с вашей дочерью вчера днем, но мы с ней…
— Моя дочь сама решает свои дела, — сказала Софи. — Ее здесь нет, мистер Хоуп. Она уехала на пивоварню в самом начале…
— Я звонил на пивоварню, прежде чем поехать сюда, миссис Бречтмэнн. Они сказали, что вашей дочери сегодня не будет там.
Молчание.
— Миссис Брэчтмэнн?
— Да?
— Мне хотелось бы поговорить с вашей дочерью.
— Всего вам доброго, мистер Хоуп.
И щелчок в микрофоне.
— Вали-ка отсюда, приятель, — сказал охранник.
— Я еще вернусь, — сказал Мэтью.
В то же утро, без двадцати одиннадцать, Леона позвонила по телефону из спальни. Она не подозревала, что под ее ночным столиком работает передатчик частотной модуляции. И хотя батареи передатчика к тому времени порядком сели, их мощности было все-таки достаточно для работы магнитофона, спрятанного в стенном шкафу в другом углу комнаты. Его катушки начали вращаться, как только она заговорила.
— Доктора Ливингстона, пожалуйста, — сказала она. — Это миссис Саммервилл… Уэйд, это я.
Одной этой фразы было бы достаточно, чтобы убедить любого судью, что между этими двумя субъектами существуют интимные отношения.
— Уэйд, не мог бы ты еще немного…
Долгое молчание.
— Извини, Уэйд, но…
Снова молчание.
— Уэйд, я должна тебя увидеть. Я знаю, но… Но я же должна поговорить с тобой. Угу. Уэйд… да-да. Уэйд, я приеду к полудню. Когда твоя медсестра уйдет перекусить. Уэйд, пожалуйста, выслушай меня. В конце концов, на этот раз ты мог бы по крайней мере… нет, Уэйд, пожалуйста, не надо! Если ты повесишь трубку, я все равно перезвоню. Выслушай меня, ладно? Пожалуйста, выслушай меня. Я припаркуюсь около конторы, и все, что тебе придется сделать, — это пройтись до… Я просто хочу поговорить с тобой. Десять минут. Ты можешь уделить мне десять минут? Это все, о чем я прошу тебя, — десять минут! Спасибо, Уэйд. Большое тебе спасибо, дорогой. Увидимся в самом начале первого. Спасибо. И еще, Уэйд…
Молчание.
— Уэйд?
Снова молчание. Леона положила трубку.
В то же утро, ровно в одиннадцать часов, «седан» без опознавательных знаков, принадлежащий управлению полиции, подъехал к внешним воротам поместья Брэчтмэннов. За рулем сидел детектив Морис Блум, а рядом с ним Мэтью Хоуп.
Охранник посмотрел на служебный значок Блума.
— Сообщите Элизе Брэчтмэнн, что приехала полиция, — сказал он.
Карл подошел к селектору. Ответила София Брэчтмэнн.
— Пропустите этих джентльменов, — сказала она.
Мать и дочь ждали в гостиной. Чарльз Эббот описывал Элизу Брэчтмэнн как очаровательную женщину. Его описание было не совсем точным.
Элизе было под сорок. Короткая, почти мужская стрижка придавала еще большую выразительность ее высоким скулам и зеленым, блестящим глазам. Рот с полными губами несколько портила гримаска постоянного недовольства, но в то же время она странно усиливала сексуальность. Что ее действительно портило, так это нос. Он был слегка великоват для ее лица, и крючковатый кончик носа нарушал цельность этой странноватой, уже тускнеющей, своеобразной красоты. Нос был, несомненно, унаследован по прямой линии от дедушки Джекоба — эдакий венский вариант, — портрет которого свирепо взирал на них с высоты стены над камином.
— Сожалею, мистер Хоуп, что мы с вами вчера разминулись, — сказала Элиза, — но, право же, мистер Хоуп, из-за этого не стоит вызывать полицию, — прибавила она с улыбкой.
Ее глаза игриво мерцали. Она так шутила. Однако в сегодняшнем визите Мэтью ничего забавного не было.
— Мисс Брэчтмэнн, — сказал он, — разрешите спросить, не будете ли вы возражать если мы с детективом Блумом зададим вам некоторые вопросы.
— Это имеет отношение к делу Пэрриша? Мама говорила, что вы приезжали сюда в прошлую…
— Да, это имеет отношение к делу Пэрриша, — сказал Мэтью. — Вы знали его?
— Кого? Вашего клиента?
— Нет. Джонатана Пэрриша.
— Не знала.
— Значит, вы не знали его, — сказал Мэтью.
— Нет.
Мэтью посмотрел на Блума.
— Мисс Брэчтмэнн, — сказал Блум, — согласно тому, что рассказал мне мистер Хоуп, есть достаточное основание полагать, что вы все-таки знали Джонатана Пэрриша.
— И что же вам рассказал мистер Хоуп?
— Мисс Брэчтмэнн, — сказал Мэтью, — я разговаривал с одним человеком по имени Энтони Холден… Ведь его-то вы знаете?
— Этого скота я знаю.
— И он утверждает, что причина, по которой вы уволили его…
— Я уволила его, потому что он вор!
— Но у него другая версия.
— Этот человек — вор! Он вымогал обратно у наших солодовников выплаченные им деньги. Он воровал, мистер Хоуп. Потому-то я его и уволила.
— А у вас есть доказательства этого воровства?
— Да.
— Тогда почему же вы не отдали его под суд? Если Холден в самом деле был вором, значит, ваши слова не являлись клеветой.