Кошке игрушки, а мышке - слезки
Шрифт:
— За хутором хорошо гулять летом, когда травка зеленеет и птички поют, а сейчас только ранняя весна.
Эрудит кивнул.
— Убедила.
— По-моему, такой промозглой весны никогда еще не было, — поежившись, сказала Нина.
Она опять взглянула ему в лицо и вдруг в ее голове мелькнула догадка. «Что я сделала!.. Ладно, дойдем до его дома и повернемся назад, а то можем повстречаться с Настей. Сегодня ни в коем случае нельзя допустить такого». Желание Нины показаться Насте на пару с Эрудитом было огромное, очень хотелось увидеть ее реакцию и убедиться в достоверности Марининых слов. Хотя она и поверила Марине,
— Мы успеем и за хутором погулять, у нас вся ночь впереди. Надеюсь, ты сегодня никуда не торопишься, все выучил к экзаменам.
— Да, конечно.
— Значит, больше не будешь шарахаться от меня?
Эрудит засмеялся, и сама Нина стала смеяться над своим вопросом.
— Как-то грубовато сказано.
— Ничего, для деревни сойдет. Ты мне не ответил.
— Нет.
Она вся выпрямилась и дернула его за руку.
— Что «нет?»
— «Нет» — значит «да».
— Чего это ты меня путаешь? Скажи ясно «да» или «нет».
— Ну, я же сказал «да».
— Ты сначала сказал «нет».
— Правильно. Потому что такой был задан вопрос.
— Какой?
— Ты спросила: «Не будешь шарахаться от меня?» Я от- ветил: «Нет».
— Зачем же потом сказал «да?»
— Потому что в этом случае и «да», и «нет» означает одно и то же — «не буду шарахаться».
— Ну, так бы сразу и сказал. Короче, с тобой все ясно. Каким ты был, таким ты и остался… степной орел, казак лихой. — Она взглянула на небо. — Уже ни одной тучки. А днем дождь срывался.
В сторонке от дороги стояли две женщины, лет пятидесяти на вид, которые негромко обсуждали что-то. Нина узнала их в вечерних сумерках.
— Здрасьте!
— Нина, ты что ли? С кем это ты?
— Не скажу, а то сглазите.
— Да с Эрудитом своим, с кем еще? — неуверенно проговорила другая женщина.
— А-а, да, да, похож он. Слепая стала, не вижу. — Они обе повернулись и проводили Нину и Эрудита пристальным взглядом.
— Хороша парочка, ничего не скажешь!
— Помирились, видать.
— Завидный жених, парень — просто золото: не пьёт, не гуляет, не курит.
— Еще бы! Она тоже красавица и умница. Долго в девках не засидится.
Нина шла, не чувствуя ног под собой, взволнованно и радостно осматриваясь вокруг. Ее охватило безмерное чувство счастья, как беспечного жизнерадостного мотылька, кружившегося над огоньком.
— Эрудит — это правда ты? — сжимая его руку, сказала она.
— Нет, это мой призрак. — с улыбкой ответил он. — Что с тобой происходит?
— Ничего. Я весь день ждала, у меня как сердце чувствовало, что ты сегодня придешь. А когда ты поедешь в институт экзамены сдавать?
— В июне или в июле, еще не уточнил.
— Я поеду с тобой.
— Зачем?
— Затем, что тебя нельзя одного отпускать, теперь будешь всегда находиться под пристальным наблюдением, а то опять запрячешься. — Выжидая, какое действие ее слова произведут на Эрудита, она замедлила свою речь и продолжила говорить с ласкательно беспокойным выражением на лице: — Отныне буду держать тебя на коротком поводке! Эрудит, правда. Если бы ты пришел ко мне не сегодня, а хотя бы даже завтра, я бы погибла, потому что уже не могла ждать ни минуты. Мне надо, чтобы ты всегда был рядом. Вот. Помру без тебя… Плакать будешь?
Такая откровенность была не свойственна застенчивой Нине. Раньше она краснела от одного лишь нечаянно оброненного слова, которое могло обнаружить ее чувства, вела себя скромно, как самая капризная недотрога. Она никогда бы не осмелилась даже поцеловать его. Но Эрудит не обращал внимания на ее смущение с самых первых дней и целовал столько, сколько хотел, по сто раз за вечер. Она не мыслила жизни без него и сначала боялась, что если не будет ему позволять этого, он уйдет к другой девочке, и ей пришлось справиться с робостью. Тем не менее, в своей любви никогда не признавалась ему.
х х х
Эрудита поразила перемена, которая произошла в девушке.
«Нина очень сильно любит меня, — сказал он себе, — настолько сильно, что позабыла о своей гордости. Она и раньше любила меня, но держалась совсем не так, — значит причина в другом, вероятно, она признала свою ошибку, что не писала мне в армию, раскаялась в этом и всеми способами хочет показать, что была неправа». Он проникся чувством бесконечной признательности к девушке, ему захотелось приголубить ее, сказать ей что-то нежное, ласковое. Но говорить ничего было не нужно, глаза их встретились и, казалось, мгновенно прочли то, что таилось в глубине их душ.
— Из-за меня умирать? Я не стою того, — помолчав немного, произнес он.
— Почему?
— Потому что не заслуживаю такой жертвы. Нина, я хочу рассказать тебе многое… Ты можешь разочароваться во мне. Боюсь, я не такой, каким ты меня считаешь. Ты знаешь, сколько на мне грехов? Столько, что мне легче веру сменить, чем все их замолить.
— Это ты напрасно! Все не без греха. — Она чувствовала себя теперь настолько смелой, что решила подтрунить над ним. — Если бы ты человека убил или, скажем, мне изменил, тогда бы конечно. А так — одни слова.
— Нет, не слова! И такой грех лежит на мне, — признался
Эрудит искренне и тут же добавил: — Ты мне не веришь?
Она резко остановилась и, повернулась к нему.
— Отчего же — верю!
У Эрудита екнуло сердце. Неужели она откуда-то разузнала и о драке с Дыбой, и о моих отношениях с Настей? — с испугом подумал он. А Нина, напротив, еще больше засомневалась в том, что рассказала ей Марина.
Повинившись в своих проступках и даже преступлении, Эрудит выставил себя в совершенно ином свете. Ведь любой человек, совершивший проступок, тем более такого рода, обычно старается умалчивать о нем. Он же говорит о себе так, как если бы никогда ничего подобного не допускал даже в мыслях, и скрывать ему нечего. Нина еще больше повеселела, все ее лицо светилось радостью.