Кошмар в летнем лагере
Шрифт:
— Как я? Что это значит?
— Значит, что он сначала атакует, а потом думает. И его внешняя холодная собранность не имеет ничего общего с внутренним содержанием.
В ответ я только головой покачала: ох уж моя наивная Лерка.
[1] Симона Байлз — американская гимнастка, четырехкратная олимпийская чемпионка, 23-кратная чемпионка мира. По общему количеству наград занимает первое место в истории.
Глава 16
Девчонки щебетали, наряжаясь на очередную дискотеку. Это меня всегда
Еще несколько лет назад мы ходили на такие дискотеки, весело там прыгали и выпускали пар. Но в какой-то момент все изменилось и на первый план вышли они. Мальчики. Все их обсуждали, обмусоливали просто. Кто на кого посмотрел, кто и что сказал. Словно нет на свете темы важнее, словно взгляды парней и правда не были просто взглядами, а несли в себе миллионы смыслов. В одно простое «он посмотрел» вкладывались фантастические вселенные книжных романов, романтических комедий и тяжелейших драм одновременно.
Само собой, я давно усвоила, что отличаться — плохо. Отличие — лишний повод прицепиться. Как ко мне цеплялась Жанна, зная, что у меня нет месячных. У спортсменок все случается с опозданием, мы все это знали, но мои критические дни запоздали аж до шестнадцати лет, о чем знали абсолютно все — такое у нас не скрыть, да и вообще ничего не скрыть. И Жанна не упускала возможности назвать меня андрогином, мужиком или маленькой девочкой (понимаю, разброс измывательств велик, он зависел от настроения и контекста), носом ткнуть в отличие.
Отсюда и мой «интерес» к Роману, которого в идеальном мире я бы к себе близко не подпустила, потому что мне интереснее смотреть, как краска на стене сохнет, чем слушать его незамысловатые речи. Но мы живем в обществе, под которое приходится подстраиваться, это неизбежность. И пусть в фильмах нас часто учат быть собой и отстаивать свое «я», в жизни это сложно и часто непонятно. Или это я еще не разобралась, не обрела нужную для этого смелость.
— Ты в чем пойдешь? — спросила меня Катька. Сегодня она облачилась в голубой сарафан, и он чудо как ей подходил. В последние два дня Катя высыпалась и этим была весьма довольна.
В ответ я молча указала на свой наряд, в котором валялась на кровати. Состоял он из джинсовых шорт и футболки с логотипом рок-группы. Не сарафан, конечно, но на мой взгляд — отличный образ, удобный.
— Я могу дать тебе платье, — не отставала Катя.
— Тебе что-то от меня надо? — я отложила читалку, поняв, что попала в цель — не зря Семенова так мило улыбалась. Обычно она не тратила энергию зря и вообще улыбчивой не считалась.
Она присела на край кровати и вздохнула:
— Слушай, Лан… мы в лагере почти две недели. И тут так хорошо, спокойно! Ты заметила? Мы приехали отдыхать и отдыхаем. У нас достаточно легкие тренировки, раз в лагере нет полноценных снарядов, у нас чистейшее озеро под боком, в нем даже дно видно! Мы… расслабляемся перед началом соревновательного сезона, и это необходимо, ведь по возвращении в город все поменяется. И я подумала: может, не стоит все это портить?
— Не понимаю, куда ты ведешь.
— К той истории с рыбой. Мне кажется, нам стоит… убрать ее. Пока не поздно. Она уже наверняка начала вонять или вот-вот начнет. Повезло, что дни были прохладными. Но как только парни ее
И тут Катя сразу ошиблась в тактике, не подозревая, что Роман для меня не стимул. Надо думать, как раз из-за Романа Катя вообще подошла ко мне, а не к Жанне, на которую надавить сложнее — она жила в другом домике и как минимум непонятно, что делала по ночам. А я прямо тут, на виду. Говорила же — у нас ничего не скрыть.
— Я готова на жертвы ради общего блага.
— Блага?! И где в протухшей рыбе благо?!
— Не придирайся к словам, — поморщилась я. — Важна суть. Но я тебя поняла: ты против и хочешь все переиграть. Что поздно и глупо, но это по моему мнению, у тебя есть свое. И я не в силах тебя остановить — иди и все переигрывай.
— Что ты имеешь ввиду? — насупилась Семенова.
— А ты что? Или ты собиралась выдвинуть гениальную идею и отправить меня все исправлять? Так я не хочу. А ты хочешь, стало быть, тебе и идти. Это называется логика, советую иногда применять.
— Но это же ты… все сделала. Вместе с Олькой.
— И не хочу ничего менять, — терпеливо повторила я, возвращая в руки читалку. — Но подчеркну: ты можешь. Скажу больше: ты можешь все, стоит только захотеть! И спасибо за предложенное платье, но я избегаю данайцев, дары приносящих.
Посверлив меня злобным взглядом, Катька резко встала с моей кровати и покинула домик. Ее место сразу заняла Лерка: в отличие от Семеновой, она поглядывала на меня с беспокойством.
— Что? — не выдержала я. — Думаешь, я должна была согласиться?
— Нет! Конечно, нет. Ты все правильно сказала, а то Катя слишком любит спихнуть весь труд на кого-то другого. Никогда не убирает за собой маты и не чистит жердь, хотя после нее больше всего меда! Я просто подумала… а ты все мне рассказала? Твой выпад в сторону футболистов — это тоже из-за Вика, да?
— А?!
— Мы так внезапно ополчились на парней, — зачастила Лерка. — А я тогда на тебя обижалась из-за Жанны и теперь думаю, не упустила ли главного… иначе с чего бы ты с ним потом болтала и чипсы ела? Без знакомства! Так не бывает, а значит, ты мне не рассказала главного.
Я мысленно вздохнула — был у Лерки пунктик на секреты, она их терпеть не могла. А я терпеть не могла все рассказывать, тем более если речь шла о провалах и всяких незначительных мелочах, почему-то так важных для Лерки.
— Не понимаю, почему мы так часто говорим о Вике, — заметила я, в мыслях уже начиная ненавидеть этого парня.
— Потому что мне неспокойно. Расскажи, что задумала.
— С чего ты взяла, что я что-то задумала?!
— С того, что знаю тебя с четырех лет! Знаю, как облупленную! Знаю, что ты умерла в душе, когда Жанна выполнила Мастера быстрее тебя, хотя внешне это никак не отразилось. Знаю, что ты плакала в раздевалке от боли, когда выступала с заморозкой колена! Я стояла возле этой раздевалки и следила, чтобы никто не зашел и не увидел, ведь знала, что ты скорее бы доломала свою коленку, чем позволила другим увидеть твою слабость! А еще я знаю, что в моменты паники и волнения ты смотришь в сторону и чуть улыбаешься, словно тебе ни до чего нет дела. Но это не так.