Кошмар во сне и наяву
Шрифт:
Кавалеров не оглянулся. Знал, что увидит: мать, бегущую за ним, беспомощно простирающую руку, другой удерживая у груди спящего младенца. И еще знал, что если оглянется, то уже не сможет их покинуть: уйдет туда – вниз, в марь, ляжет под их столбик… окажется дома…
«Не время еще! Не могу!» – кричал он душой и, упрямо набычась, шел вперед, всей кожей чувствуя, как стихает, меркнет зов за спиной. Тогда же он поклялся вернуться – потом, позже, когда все будет сделано. И уже вернулся бы, если бы не сучонок!
Кавалеров с силой пнул стылое надгробие. Метнулся вперед, не сдержав сердца, сцепил пальцы на горле мраморного ангела. С наслаждением заглянул в незрячие, спокойные глаза…
И тут же брезгливо отряхнул перчатки, поднял воротник и, спрятав лопату на место, пошел прочь.
Сволочи! Все сволочи! Нет, правильно говорят умные люди: если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам!
Он чувствовал себя обманутым. Ему было мало того, что в той старинной, барской квартире в Нижнем теперь навеки – дом скорби. Он хотел, чтобы их преследовало воспоминание о предсмертных криках девчонки! Они должны были постоянно слышать ее сорванный хрип: «Не надо! Пустите! Мне больно!»
Кавалеров так шарахнул за собой калиточку, что ограда заходила ходуном.
Если бы он знал сразу, что Хинган соврал, убил бы его! А теперь все усложнилось… Т-тварь! Девчонка-то умерла сразу! Хинган так напугал ее, что она умерла мгновенно, от первого же страха, разорвавшего ей сердце!
Разве об этом мечтал Кавалеров? Разве это видел в снах? И главное, они все, они все знают, что добрый боженька смилостивился над их ангелочком, не дал Дашеньке ощутить боль. Все, что сделали с ней потом, было сделано с мертвым телом…
Ладно. Что поделаешь! Придется еще немного подождать!
Заткнуть глотку Хингану. Потом прикончить сучонка. Съездить в Нижний, полюбоваться на тех троих… Сказать им!
А как быть с Кириллом?
Кавалеров пожал плечами. Кирилл – единственный, к кому он не питал злобы, ведь парню и так досталось. Пусть живет!
Кавалеров торопливо шел к воротам, чувствуя, что носки промокли насквозь.
Такси бы, да где его тут возьмешь? Придется тащиться до троллейбуса, потом…
Елки-палки! Такси, что ли, подруливает? Нет, в самом деле!
Точно: у ворот остановилась бледно-желтая «Волга» с шашечками. Из нее вышли две женщины: одна в дорогой дубленке, другая в простенькой серой шубке.
Кавалеров сошел с тропки, пропуская женщин. Полуотвернулся, прикуривая, пряча огонек от ветра.
– Уже темнеет, – жалобно прошелестела та, что в шубке.
– Ничего! – напористо отозвалась ее спутница. – Еще не вечер! Только глянем – и назад. Эй, постойте-ка! На два слова! – Это сторожу.
Кавалеров усмехнулся, глядя вслед женщинам. Готовьте денежки, милашки, иначе с этим боровом и говорить не стоит.
Склонился к таксисту:
– Свободен?
Водитель приспустил стекло, глянул оценивающе:
– Да я не знаю… Вообще-то договорились, что я их подожду…
– Они тебе что, еще не заплатили?
– Ну, скажешь! Заплатили, конечно. Но просили полчасика подождать. Мне ведь тоже нет резона тащиться отсюда порожняком.
– Успокойся, порожняком не потащишься. – Кавалеров открыл заднюю дверцу, сел и тотчас принялся сдирать с ног промокшие ботинки. – Поехали, чего задумался?
– Да вот же… – нерешительно махнул вперед водитель.
Девушка в серой шубке бежала от ворот, махала рукавичкой:
– Подождите! Вы ведь обещали!..
Кавалеров вгляделся в ее размытое сумерками лицо. Нахмурился и покачал головой. Нет уж. Нет!
Бросил на сиденье рядом с водителем стодолларовую бумажку и тут же завалился на бок от резкого поворота.
Таксист сверкал глазами и жал на газ так, словно брошенные девицы могли догнать машину бегом.
Кавалеров обернулся, поглядел на бессильно свесившую руки серую фигурку.
«Вот так-то, голубушка! Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя и подавно уйду!»
Альбина стояла у плиты, а Валерия говорила по телефону, но ее собеседник, юный хакер, орал так, что было слышно каждое слово.
– Не могу, тетя Лера! Ничего пока не могу! У меня мама сдохла, а вы сами знаете, какие сейчас цены, так что когда я что смогу – не знаю!
Валерия уронила трубку.
– Господи, какой ужас! Ты представляешь?! У него умерла мать, а этот негодяй… мама, говорит, сдохла! Да есть ли у него сердце, у этого компьютерного поколения?..
– Мама сдохла, говоришь? А писюк у него не повис? Да так, что даже три пальца не помогают? – почему-то хихикнула Альбина.
– Пожалуйста, выражайся в моем доме прилично, – ледяным тоном сказала Валерия. – Не пойму я что-то тебя.
– Это всего-навсего такой старый, даже бородатый анекдот для узкого круга, – снисходительно пояснила Альбина. – Мама – материнская плата для компьютера, железяка, напичканная электроникой всего-навсего, но когда она выходит из строя, возникает масса проблем.
– А… писюк? – брезгливо поинтересовалась Валерия.
– Не то, что ты подумала! – Альбина опять не удержалась от смеха. – Что, настала моя очередь тебя… эпатировать?
– Ладно, забавляйся, – позволила Валерия. – Про три пальца даже и спрашивать не стану, небось какой-нибудь alt, control, delete?
Альбина выронила ложку.
– То-то! – победоносно выпрямилась Валерия. – Яйца курицу учить вздумали. Я тебе в матери, между прочим, гожусь. Да-да. Если б, к примеру, мы жили в каком-нибудь Туркменистане и я родила в двенадцать лет, то сейчас имела бы все основания пороть тебя за непочтительность.